Николай Рыбалкин - Воспоминания

-Фу, страсть-то! Не приведи Бог.

Женщины наполнили ведра и, с опаской ступая по взрытому песку, медленно пошли от воронки.

Я набрал воды и присел у ведра напиться, как внезапно над карьером раздался оглушительный треск самолетов. Одна из женщин, уронив ведро, бросилась в сторону и ткнулась в землю, другая испуганно пригнулась.

Я замер, напряженно ловя звуки, по рокоту моторов самолеты были не немецкие.

-Наши это! - крикнул я женщинам. - Наши!

Едва различимые в темном небе, самолеты низко пронеслись над карьером. Когда я, торопясь, выбрался наверх, их гул, теперь уже чуть слышный, раздавался за северной окраиной, где только что взлетали сигнальные ракеты. Внезапно оттуда донеслись глухие раскаты взрывов.

"Бомбят! Немцев бомбят!" - догадался я. И, передыхая после подъема, дождался, когда самолеты, отбомбившись и возвращаясь за Волгу, снова пролетели невдалеке.

Из темноты, громыхнув пустым ведром, появился человек, который, приблизившись, оказался Костей Грошем. Костя жил на соседней улице, был года на два старше меня и тоже работал на "Баррикадах".

- Видал, как сейчас наши фрицев бомбили? - спросил Грош.

- Видал. Говорят, у них там танки.

- Еще сколько! Сам видал.

- Такой большой десант?

- Какой десант! С Дону прорывались. Вчера они были у Тракторного, а сегодня за Мечеткой бой идет. С Горного все видно.

- А чего видно-то?

- Как танки пылили. И слышно, как стреляют.

- Как стреляют и здесь слышно. А ты знаешь, что Шурку Черенкова бомбой убило?

- Да иди ты! - изменившимся тоном произнес Костя. - Нет, ты правда?

- Похоронили их уже. Прямое попадание.

- Всех убило?

- Саню и тетю Настю. А дядя Иван там где-то, за Тракторным. Он в ополчении.

- Гм, не слыхал я про Черенковых. Я только сейчас с Горного. Жалко Санея, такой парень мировой.

Я промолчал. Уж я-то знал, какой был Шурка.

Далеко, где-то немного левее Тракторного поселка, снова взлетела ракета.

Вот эта немецкая, -сказал Грош.

- А это точно, что они на Дону прорвались?

- Точно. Военные сказали.

Костя пошел к спуску и исчез в темноте.

Фронт у нашего города, думал я по дороге домой. С ума сойти! Ну кто бы этому поверил, если бы кто-то предсказал такое год назад. Что немцы дойдут до Волги. Такого предсказателя тут же сочли бы психом или, скорее, как врага поставили бы к стенке. Но случилось именно так. С самого начала войны мы стали терпеть поражение за поражением. Поначалу это ошеломляло и было непонятно. А как было понять, если нам и в школе, и в кино, и в газетах только и твердили, что мы самые сильные, а вожди у нас самые мудрые. А того, что Сталин перед войной в своих бесконечных репрессиях уничтожил, как после подсчитали, сорок семь тысяч офицеров высшего командного состава и этим, нанеся Красной Армии страшный урон, сделал Гитлеру редкостный подарок, об этом в то время в народе мало кто знал. Теперь води ссылались на коварство врага, на внезапность нападения. И фронт второй год катился на восток. Отступали так долго, что перестали уже этому удивляться. И все-таки узнать, что немцы - вот они, рядом, на окраине нашего города, такого я все равно не ожидал. Нет, не ожидал.

Мать уже высматривала меня у двора.

-Знаешь, мам, это не десант, а фронт. Костя Грошев от военных слышал.

-Да я тоже так думаю. Давно уже он гудит. Каждую ночь все слышнее, вот и пришел.

В эту ночь мы легли в окопе. Но до того долго стояли на дворе. Где-то высоко в небе прерывисто гудел невидимый немецкий самолет. Южнее нас у Волги стояло зарево пожара, продолжали гореть нефтяные баки. На севере за Мечеткой по-прежнему перестреливались пулеметы. Сначала дробно и отчетливо застрочит один, а потом ему едва слышно отзывался другой. "Грош сказал, что с Горного все видно. Надо завтра сбегать на Горный", - подумал я.

Но ни завтра, ни в последующие дни сбегать на Горный не довелось. Две недели город подвергался страшной, почти беспрерывной бомбежке. С утра до ночи небо гудело от рева моторов, хлопали зенитки, свистели и грохотали бомбы. И все население сидело кто в подвалах коммунальных домов, кто в таких же убогих, как у нас, наспех сооруженных щелях, а кто в глиняных пещерах, которые люди бросились рыть в оврагах, пересекавших город. Только на заходе солнца выпадал час недолгой, тревожной тишины. В эту короткую передышку мать торопилась сготовить суп-затирушку или испечь лепешку на жестянке, положенной на огонь, а я либо бежал на карьер за водой либо на улицу узнать, не завалило ли кого из соседей в убежище. А с наступлением темноты снова появлялись немецкие самолеты. Они развешивали "фонари" - осветительные ракеты на парашютах - и, выискивая цель, долго летали над городом. А мы лежали в окопе, прислушивались к их бесконечному гулу, потом к шелесту падающих бомб и определяли: сюда или не сюда?

Налеты повторялись с такой регулярностью, и настойчивостью, а самолеты пикировали и сбрасывали бомбы на заранее намеченные квадраты с такой деловитостью, что было ясно: делают это немцы не для того, как говорят военные, чтобы ошеломить и подавить противника, нет, они нас просто уничтожали физически, расчетливо убивали. Каждый день мы узнавали о все новых и новых прямых попаданиях. В подробностях это были ужасные картины. Изуродованные и разорванные на куски тела. Или похороненные заживо под многометровой толщей земли в обвалившихся пещерах. Погибали целыми семьями. А когда случалось, что кто-то из погибшей семьи оставался в живых, то на его долю часто выпадало такое, чему не позавидовали бы и покойники. Я видел старика Захарова, жившего на соседней улице позади Кулешовых. Как он в своих трясущихся, натруженных руках, держа их прямо перед собой, бережно нес оторванную, в запекшейся крови голову своей дочери. Старик утром, торопясь успеть до налета, побежал в карьер за водой, а когда возвращался, уже шла бомбежка, и он на месте своей щели, в которой оставил дочь с ее двумя малыми детьми, нашел только большую воронку. Весь день, не замечая рвавшихся вокруг бомб, старик собирал останки своей семьи и опускал их в выкопанную тут же на дворе под топольком могилу. Тела внуков и обезглавленный труп дочери он обнаружил под слоем земли в разрушенном убежище, а голову дочери долго не мог найти, пока Лиза Кулешова не увидела ее вечером на своем дворе.

Каждый день приносил все новые смерти. И оставшись живым сегодня, ты не знал, останешься ли завтра.

Ища спасения, многие уходили из города. Зарывали в землю вещи, бросали дома и, захватив с собой в узелок крайне необходимое, бежали на переправу, где тоже прячась от бомбежки в наскоро вырытых щелях или воронках, неделями дожидались удачного случая, чтобы перебраться на левый берег. Катера, перевозившие солдат, военное снаряжение и раненых, когда на палубе оставалось место, иногда брали и гражданских. А дальше кто как мог добирались до железнодорожной станции.