Джулия Ловелл - Великая Китайская стена

Однако благодаря археологическим находкам прошлого столетия мы можем по крайней мере изобразить хронологическую линию доисторической культурной деятельности и нововведений, из которых в конечном счете возникнет узнаваемая китайская империя. Обработка земли — важнейшая основа китайского образа жизни — началась в северных провинциях страны примерно в восьмом тысячелетии до н. э. Сегодняшним визитерам непросто представить себе сухие желтые равнины Шэньси и Шаньси в качестве места, пригодного для начинающих фермеров. Однако малолесные и легкообрабатываемые лессовые почвы северного Китая, которые снабжала водой Желтая река в своем нижнем течении, способствовали появлению примитивного земледелия еще десять тысяч лет назад, во времена, когда южный Китай оставался царством буйных джунглей.

Сдвиг к сельскому хозяйству направил китайское общество по более определенному эволюционному пути. Долгосрочное гарантированное земледелие зависело от масштабной ирригации, требовавшей, в свою очередь, еще более развитых форм общественной и политической организации. Неудивительно тогда, что одним из любимых в Китае древних легендарных героев — все они почитаемы за дарение доисторическому Китаю ключевых технических, политических или культурных новинок (огонь, письменность, медицина и тому подобное) — является Юй, самородок инженер-ирригатор и строитель паводковых каналов, живший, как считается, примерно в начале второго тысячелетия до н. э. К 2000 году до н. э. земледельцы в северном Китае оставляли после себя свидетельства все более сложной цивилизации: претенциозные и экстравагантные бронзовые сосуды, колокола и оружие, гадальные кости, следы крупномасштабного строительства и могильники. Это было уже в высшей степени ритуализированное общество, способное организовать труд для крупных общественных проектов, таких как строительство и добыча ископаемых.

Китайская цивилизация в письменных источниках появляется только в XIII веке до н. э., как стало известно благодаря Ван Ижуну, эпиграфисту и гражданскому чиновнику XIX века, чей зоркий глаз сделал одно из самых сенсационных открытий в современной китайской археологии. В 1899 году, когда в Пекине бушевала эпидемия малярии, одним, по общему мнению, из наиболее эффективных и популярных средств, продававшихся вразнос перепуганным, болеющим жителям, считался отвар из выкопанных из земли костей дракона. Учитывая нехватку главного ингредиента этого лекарства в Пекине, фармацевты, торопившиеся создать запасы для удовлетворения растущих потребностей, подсовывали клиентам коровьи лопатки и черепашьи панцири в качестве разделанных костей дракона, готовых к измельчению. Когда некий родственник принес домой одну из таких костей, Ван Ижун обнаружил на ее поверхности таинственные царапины, а приглядевшись, увидел в них древние китайские иероглифы. Не теряя времени, он скупил у фармацевта весь запас и таким образом спас от уничтожения старейшие из известных вариантов китайского письма. Далее надписанные кости привели к месту их находки в Аньяне, городе в центральном Китае, где крестьяне с коммерческой жилкой выкопали их из земли и продали аптекарям. Крестьяне тоже обнаружили на них царапины, но опасаясь, что они снизят ценность костей как лекарства, многие царапины стерли; кости, на которые случайно наткнулся Ван, оказались счастливым исключением.

Коровьи лопатки и панцири черепах из Аньяна — старейшая из них датировалась примерно 1200 годом до н. э. — стали известны как гадальные кости, использовавшиеся для получения пророчеств в эпоху Шан, первой исторически достоверной династии, правившей частями Китая (между примерно 1700 и 1025 годами до н. э.). Правитель Шан формулировал положительное или отрицательное предположение, на которое хотел получить ответ «да» или «нет» (например «Сегодня дождя не будет»), кости нагревали, и трещины, возникавшие от жара, изучались и толковались шаманами, причем изначальное предположение, а иногда и прогнозы с ответами наносились на кость. Вместе с другими открытиями в Аньяне — фигурной бронзой, могильниками, предметами из нефрита — гадальные кости позволили взглянуть на общество, существовавшее три с половиной тысячи лет назад, чьи основные заботы и верования с тех пор формировали китайское общество.

Хотя царство Шан с географической точки зрения мало напоминало страну, сегодня известную как Китай (политический центр Шан располагался в Хэнани и Шаньдуне — центральный и северо-восточный Китай), однако сходство культурных, политических и общественных черт значительно. Общество в Шан, будучи централизованным, стратифицированным и земледельческим по характеру, управлялось единым правителем, который через свой административный аппарат отбирал у подданных сельскохозяйственные излишки и направлял их на масштабные общественные работы, такие как строительство царских могил и участие в военных кампаниях. Это была культура, в высшей степени подчиненная ритуалам, постоянно требовавшая одобрения предков и небесных сил через посредство жертвоприношений и гаданий. Одна из гадальных костей, описывая результат беременности одной из супруг правителя, сообщает (как и многие в Китае сегодня, в Шан предпочитали мальчиков девочкам): «У нее прошли роды. Они были по-настоящему нехороши. Родилась девочка». В Шан даже ели, как в современном Китае, рис отдельно от мяса и овощей.

Но важнее всего, Шан использовали то же самое письмо, что и более поздние китайцы. Трудность нанесения иероглифов на кости диктовала эллиптическую лаконичность выражения, определявшую литературный китайский язык до 1921 года, когда речистый простонародный язык заменил строгий классический китайский в качестве письменного языка. Трудно переоценить важность общей системы письма в постепенном — в течение тысячелетий — возникновении китайской идентичности: хоть в Китае и в мировой китайской диаспоре говорят на сотнях совершенно отличных друг от друга диалектах, все пользуются на письме одними и теми же иероглифами. Дайте грамотным китайцам с противоположных концов страны или земного шара ручку или кисть, и они смогут общаться. И сегодня китайцы, принадлежащие к самым широким социальным слоям — ученые, бармены, дворники и таксисты, — объединяются агрессивной гордостью за свою трехтысячелетнюю традицию письма, у которой нет современных аналогий в большинстве западных стран, и пренебрежительно сравнивают «простые, искусственные языки Запада» с безграничной утонченностью и сложностью письменного китайского языка.

Конечно, многое должно было поменяться в Китае в последующие три тысячи лет — в том числе династии и границы. В 1025 году до н. э., менее чем через два столетия после появления первой сохранившейся гадальной кости, государство Шан было покорено династией Чжоу, царским домом, который станет номинально претендовать на лояльность — вплоть до 256 года до н. э. — нескольких царств к северу от реки Янцзы, чью культуру можно вполне определить как китайскую. Но базовые элементы китайской цивилизации — элементы, которые Конфуций, выдающийся китайский философ, положит в основу собственного политического и общественного мировоззрения более чем через пятьсот лет, — уже были в наличии: узы патриархального обычая и политической организации, обеспечивающиеся огромной ритуальной силой письменного китайского языка.