Джулия Ловелл - Великая Китайская стена

И как только возникли и стали преемственно развиваться китайские культура и общество, появилось и стеностроительство: внутри и вне деревень, поселков и городов. Сегодня любовь китайцев к стенам уже не так бросается в глаза случайным наблюдателям, как некогда. XX век, век революций, войн и коммунизма, обратил сотни километров китайских стен просто в горы камня. Одним из самых вопиющих примеров намеренного разрушения стала замена Мао Цзэдуном в 1950-х годах старой городской стены Пекина на кольцевую дорогу. Однако ранние китайские поселения представляли собой скопление стен, а самую древнюю из них, датируемую третьим тысячелетием до н. э., обнаружили во время раскопок в районе Луншань, провинция Шаньдун, в северо-восточном Китае. Самая впечатляющая из сохранившихся со второго тысячелетия до н. э. стен (примерно 1500 год до н. э.) опоясывает шанский город Ао — северную часть современного Чжэнчжоу в Хэнани — на протяжении семи километров, и в отдельных местах все еще достигает девяти метров в высоту. Именно в эти два тысячелетия была освоена фундаментальная техника китайского стеностроительства, использовавшаяся и в эпоху расцвета строительства стен при династии Мин: трамбовка. Сбивался короб из досок или делалась кирпичная кладка в качестве внешней оболочки, внутрь насыпалась обыкновенная земля, составлявшая основу стены. Поскольку сооружения возводились из местного материала, то стены из утрамбованной земли имели преимущество в скорости и дешевизне строительства — очень важный момент для цивилизации, которой придется строить столько стен.

Пока люди, жившие в северном Китае, занимаясь написанием иероглифов, почитая предков и строя стены, постепенно становились китайцами, северные пределы их царства недвижимо граничили с землями — сегодняшними Центральной Азией, Монголией и северной Маньчжурией, — где климат не способствовал интенсивному земледелию или жесткой общественной организации. Именно эти районы произвели на свет кочевые племена — их в Китае и на Западе в разные времена называли жун, ди, сюнну, монголами, маньчжурами и гуннами. Они буйствовали на рубежах Китая и служили причиной стеностроительства в течение следующих двух с половиной тысячелетий.

Однако до конца второго тысячелетия до н. э. различия в образе жизни между северным Китаем и районами, лежавшими дальше к северу, вероятно, не были столь драматичными, так как земли часто почти незаметно переходили из лессовой равнины в степи и пустыни. До того китайские пограничные районы видели не ужасные орды воинов-кочевников, а мирные, относительно оседлые племена, жившие тем, что понемногу обрабатывали землю и разводили скот. К северо-западу, за плодородным — местами — Туркестаном (нынешние Ганьсу и Синьцзян), за высокими, покрытыми мощными ледниками горами Тяньшань, Китай подходил к пустыням и степям Джунгарии и Таримского бассейна, в оазисах которых примитивные, но оседлые пастухи приручали животных. К северо-востоку реки нижней Маньчжурии допускали сельское хозяйство китайского типа, пока пахотные земли не переходили дальше к северу в степи, более подходящие для охоты и рыболовства. Прямо на север от современного Пекина гряда лесистых гор представляла собой отчетливую линию между собственно Китаем, пустыней Гоби и Монголией, причем экология последних была далеко не такой смешанной, как в пограничных зонах на дальнем востоке и дальнем западе. Но в западной части центра северного Китая территория плавно переходила в степь через Ордос, район, очерченный и орошенный северной петлей Желтой реки, которая допускала и оседлый земледельческий, и кочевой скотоводческий уклады жизни.

Однако примерно в 1500 году до н. э. климатические изменения иссушили просторы Монгольского плато (два миллиона семьсот тысяч квадратных километров), превратив их в травянистые степи пустыни Гоби. Это, в совокупности с общей тенденцией к усилению разделения способов производства, решительно сдвинуло там фокус жизни с оседлости и земледелия к скотоводству и кочевничеству, создав разрыв шириной в целый мир со строго управляемым, плотно заселенным и возделанным северным Китаем. Неспособные прокормить себя непосредственно с плохо орошаемых угодий, монголы занялись пастбищным хозяйством (особенно коневодством и овцеводством) и охотой. Такие перемены требовали дополнительной мобильности ввиду сезонного истощения пастбищ и особого искусства управления лошадью, чтобы следить за пасущимися на свободе животными. Кочевые обитатели степей ездили на коренастых выносливых лошадях Пржевальского, вооруженные небольшими легкими луками, являвшимися идеальным оружием для использования в седле, и жили главным образом за счет своих стад. Они искусно готовили еду, шили одежду и мастерили необходимые в быту вещи, но были некоторые вещи — в основном зерно, металл и желанные предметы роскоши, например шелк, — которые можно было получить только у южных, китайских соседей либо по согласию (торговля), либо силой (набеги и грабеж).

В начале первого тысячелетия до н. э. мирное равновесие между двумя способами существования — оседлым земледелием и кочевым скотоводством — начало все более раскачиваться. Главной ареной конфронтации (а в грядущие столетия и стеностроительства) между оседлыми и кочевыми народами стал Ордос, зажатый между собственно степью и равнинами Китая. Данный район исследовал американский географ по имени Джордж Б. Кресси в 1920-х годах, в десятилетие царившего в Китае хаоса. Его наезды совпали с расцветом местных милитаристов, с периодом, когда тамошняя власть и подчиненность меняли направление так же легко, как пески пустынь, которые он наносил на карту. Работу Кресси неоднократно тормозили бродячие солдаты, как-то раз ему даже пришлось убегать от преследования банды из двухсот человек (несмотря на его собственный эскорт из тридцати шести конников). Однако во время более мирных интерлюдий Кресси смог обнаружить, что большая часть района представляет собой «сухую, безлюдную равнину… негостеприимную пустыню» с температурными пиками (летом до ста градусов по Фаренгейту, а зимой до минус сорока), покрытую «движущимися песками, которые удерживаются то тут, то там низкорослым кустарником или похожей на проволоку травой… где природа почти ничего не предлагает человеку и очень скупо уступает ему это почти ничего». Кресси находил, что почти повсюду «поверхность Ордоса… состоит из подвижных песков… желтовато-коричневатого цвета… При движении песка в воздух поднимается громадное количество мелких частиц», наполняя воздух характерной «желтой дымкой», переносимой из Ордоса и рассыпающейся по прилегающим районам «словно из гигантского сита». Из пятидесяти восьми летних дней, проведенных в Ордосе, Кресси только пять раз видел дождь. Но в любом случае, сообщал он, «воздух может испытывать такую жажду, что любой дождь испаряется, не долетая до земли». Но в других местах, отмечал Кресси, особенно в низменных бассейнах и там, где вода подходит близко к поверхности, «естественная растительность… покрывает практически всю землю. Низкорастущие травы дают кое-какую пищу для животных и делают этот район более пригодным и для кочевников, и для земледельцев». Ордос, стратегически важный именно из-за своего пограничного положения между двумя типами общества, а также из-за имеющихся здесь земель, пригодных и для скотоводства, и для земледелия, предоставлял, таким образом, экономическую основу господства над степью либо со стороны кочевников, либо со стороны китайцев.