Джулия Ловелл - Великая Китайская стена

И теперь, когда никакие государственные границы — за исключением аномалий вроде Северной Кореи — не мешают всеобщему распространению культуры, кока-колы и «Найк» (или «Майк», как пишется это название китайскими пиратами), явной разделяющей линии между варварством и цивилизацией больше, похоже, не существует и более нет необходимости строить стены, пытаясь отделять тех, кто умеет вести себя нормально, от тех; кто не умеет. Снисходительность и желание смотреть на Великую Китайскую стену сквозь розовые очки, а также готовность не замечать ее очевидной несостоятельности проистекают из осознания того, что оборонительные стены представляют собой не более чем пережиток прошлого, годный на сувениры туристический объект, не имеющий никакого значения для современности. Стены заставляют нас думать о старом мире, разделенном замками, рвами, караульнями у ворот, подъемными мостами. Само собой очевидно: сегодня вряд ли найдется наивный человек, готовый тратить деньги на строительство чего-то столь массивного, как обнесенные стенами границы.

Человечеству между тем никак не надоест бороться за земли, и где бы ни возник территориальный спор, начинают появляться стены. На протяжении истории китайцы, возможно, были одержимы стенами больше других народов, однако порыв строить стены явно присущ всему человечеству — ему поддавались все древние цивилизации: Рим, Египет, Ассирия. И это тот импульс, который фактически пережил XX век, завершение «холодной войны» и мнимый «конец истории». В 1980 году в Марокко начали строить и охранять более двух тысяч километров песчаной стены в самом сердце Западной Сахары, пытаясь обеспечить безопасность на бывшей испанской территории, которую страна прибрала к рукам во время краха колониальной империи, последовавшего за смертью Франко в 1975 году. С 2002 года Израиль строит «оборонительную» стену — «призванную не допустить проникновения террористов, оружия и взрывчатых веществ в Государство Израиль» — между оккупированными территориями и основной территорией Израиля. Называть ее просто стеной — преувеличение. Это не стена в обычном смысле, из камня или кирпича, а преграда, которая тянется на несколько сотен километров, ее ширина в среднем составляет семьдесят метров, стена построена в основном из бетона с включением участков колючей проволоки, изгородей под током, рвов, следовых полос, патрулируемых танками проходов, буферных и запретных зон по обеим сторонам.

Кроме напоминания о том, что стены повсеместно остаются любимым занятием строителей империй, эти два современных барьера проливают свет на часто забываемую цель стеностроительства: нападение, а не оборона. Стены принято считать внутренней защитной мерой в противоположность внешней агрессивной стратегии походов и набегов. В значительной мере китайцы гордятся Великой стеной, исходя из следующего допущения: как военная стратегия она высокоморальна, так как имела оборонительное, а не агрессивное назначение. Она является отражением в целом миролюбивой, неконфронтационной, неимпериалистической и нестяжательской природы Китая (вплоть до сегодняшнего дня китайское самосознание преувеличенно накачано идеей о том, будто внешняя политика Китая неизменно является исключительно оборонительной, нацеленной против агрессий, а не инициирует их; оккупация им независимого Тибета в 1950 году всего лишь одна из многих фигур умолчания). «Поскольку китайский народ миролюбив по природе, — рассуждал один из китайских ученых, — в течение тысяч лет династии одна за другой являли миру чудо Великой стены».

Назначение стен, однако, полностью зависит от того, где их строят. Отгораживание стенами постоянно населенных территорий, таких как города или сельскохозяйственные земли, от, скажем, набегов скотоводов-кочевников, несомненно, является оборонительным замыслом. Но ведь и Марокко, и Израиль построили свои стены вдали от собственных территорий, что сделало их совершенно бессмысленными с точки зрения обороны: марокканская стена находится в сердце Сахары, а девяносто процентов израильской ограды алчно сворачивает с «зеленой линии» границы между Израилем и оккупированными территориями, вгрызаясь в палестинские земли. По завершении строительства ожидается, что стена отрежет пятнадцать процентов территории Западного берега реки Иордан и двести тысяч палестинцев от основного скопления палестинских поселений на Западном берегу. Неудивительно тогда, что обе стены осуждаются населением районов, на которые они покушаются, и международными правозащитными организациями как стены «оккупации», «позора и мучений». Смысл рубежных стен древнего Китая тоже можно пересмотреть в этом свете: последние интерпретации назначения Великой стены настаивают на том, будто она была призвана защитить миролюбивых китайских земледельцев и их цивилизованные города от свирепых грабителей-варваров. Однако стены, построенные еще в первом тысячелетии до н. э., далеко заползают в монгольские степи и соляные пустыни северо-западного Китая, на сотни километров от обрабатываемых земель. Они выглядят не столько как защита территории, сколько как средство ее отхватить, и предназначены для того, чтобы позволить китайцам управлять народами, чей образ жизни отличается от их собственного, а также контролировать доходные торговые пути.

Пограничная зона между северным Китаем и тем, что лежало за ней — Маньчжурией, Монголией, пустынями Синьцзяна, — часто служила ареной агрессивного китайского империализма, и взгляд сквозь тысячелетия китайской пограничной политики решительно подрывает возвышенную теорию о том, будто Великая стена является монументом китайскому миролюбивому духу и принципу «живи сам и дай жить другим». Во времена большинства династий и на протяжении почти всей истории языком китайской пограничной политики и пограничного управления являлся грубый язык воинствующей ксенофобии и чувства культурного превосходства: пограничным чиновникам даются такие титулы, как «Военачальник, Который Сокрушает Презренных», а их цитадели называются «Башня Для Сдерживания Севера» или «Форт Для Удержания Границы». Изначальное наименование одного из проходов на северо-западе, «Форт, Где Убивают Варваров» (Шахубао), в конечном счете, даже по стандартам императорского Китая, было сочтено неполиткорректным, и иероглиф «ху», означавший «варвары», заменили в названии однозвучным иероглифом, означавшим «тигр». Даже на кровельной черепице, найденной неподалеку от северной границы Китая, обнаружена надпись, однозначно извещавшая проходивших мимо людей о том, что «все иноземцы покоряются».

Тем не менее, хотя китайские рубежные стены исторически не были всем тем, что приписывают Великой стене, и хотя в основе своей современные льстивые сочинения о Великой стене скрывают многое из запутанного прошлого Китая, стену и идеологию, лежащую за ней, не следует сбрасывать со счетов, словно некую не относящуюся к истории вещь. Как стратегия, пережившая более двух тысячелетий, китайская пограничная стена является монументальной метафорой для прочтения Китая и его истории, для характеристики культуры и мировоззрения, которым удалось очаровать и ассимилировать почти всех соседей и завоевателей. На первых страницах книги Яна Бурумы «Плохие элементы» (его одиссеи по китайскому продемократическому движению) автор немедленно хватается за Великую стену, желая проиллюстрировать «проблему Китая»: стойкую озабоченность его правителей контролем «над закрытой, замкнутой, автаркической вселенной, обнесенного стенами царства посередине мира». В глазах Бурумы Великая стена с ее двойной задачей — защиты и подавления — символизирует политическую культуру замкнутости и высокомерного культурного изоляционизма, лежащую в основе тысячелетней китайской автократии и продолжающую поддерживать нынешнее коммунистическое правительство и противостоять идее демократии на том основании, будто открытая, демократическая система привнесет хаос и разлад в жесткую китайскую традиционность. У большинства стран, указывает он, есть свои современные национальные архитектурные эмблемы, проецирующие вовне образ, с которым они хотят ассоциироваться в представлении международного сообщества: символ Франции — Эйфелева башня; Великобритании — парламент, монумент демократии. У Китая не случайно есть его Великая стена, разорительно дорогая ограда, построенная не допускать и подавлять — а теперь объявленная чудом национального наследия.