Джулия Ловелл - Великая Китайская стена

Несмотря на кратковременную уступку основанной на фактах научности, стена — в своем современном костюме национальной эмблемы — в целом настолько отдалилась от собственной достоверной исторической реальности, что теперь служит готовым символом какой угодно черты китайской нации или даже человечества в целом, требующей иллюстрации в каждый данный момент. «Великая стена обладает характером китайской нации, — выдвинул гипотезу один китайский ученый. — Она также заключает в себе общую природу всех человеческих существ». «Великая стена, — заявил другой теоретик стены, — должна пониматься не только как препятствие, но также как река, соединяющая разные этносы и дающая им общее небо и место встреч». Ло Чжэвэнь, вице-президент Китайского общества Великой стены, превратил стену в изначальный многоцелевой исторический талисман, заявив, что она одновременно является продуктом феодального общества и вдохновляющим фактором «для движения китайского народа вперед по пути строительства социализма с китайской спецификой»; что она создала первое единое, централизованное китайское государство и помогла построить многонациональный Китай. В глазах шустрых современных китайских мыслителей стена имеет и, однозначно, национальный, и, несомненно, всемирный характер; утверждает и самодостаточность, и интернационализм; служила опорой феодализма, а в настоящее время воодушевляет социализм; отражала захватчиков и устанавливала дружбу со всей степью; определила границу единственного в своем роде монолитного Китая и превратила его в соединение разных культур. Забудьте слово «Великая»: «Суперстена» ближе к нужной отметке. Великая стена, отбрасывая всякую историческую казуистику, без зазрения совести заявляет один из интерпретаторов, «является мировым чудом. Я не занимаюсь саморекламой только потому, что я — китаец. Размышление и здравый смысл подскажут любому человеку в любой стране, что в этом и заключается суть дела».

До известной степени сие легкомысленное, напыщенное заявление можно понять: стена, несомненно, является впечатляющим достижением — особенно если учесть отсутствие у ее строителей современной техники. Она протянулась на несколько тысяч километров с востока на запад по труднодоступной, порой суровой, местности: по заросшим кустарником горам; продуваемым ветрами коричневым равнинам; рыхлым, неопределенного цвета холмам; песчаным оазисам и тяжелым климатическим зонам северного Китая и Внутренней Монголии. Исторически дурная слава врагов, против которых она была построена — особенно монгольских орд Чингисхана, — еще больше усилила драматизм, окутывающий калейдоскоп картинок местности, по которой проходит Великая стена. Однако стенная лихорадка последних одного или двух столетий приняла на веру слишком много пропаганды и стерла огромные полосы бесславного прошлого. В целом восторженное внимание, уделяемое стене туристами, политиками, патриотами и марсианскими астрономами, не более чем краткий, нехарактерный, мифологизированный миг в тысячелетней истории Китая. В течение большей части тех двух тысяч лет, которые она существует в том или ином виде на севере Китая, стену по очереди считали неуместной, игнорировали, критиковали, высмеивали и самовольно бросали: и физически — как оборонительное сооружение, и фигурально — как идею.

Первый великий миф о Великой стене подчеркивает ее оригинальность, многозначительно указывая на единое древнее сооружение с последовательно и непрерывно датированным прошлым. В пику популярности и славе, которыми пользуется стена в последнее время, ссылки на китайский термин, ныне повсеместно переводимый как «Великая стена», чанчэн, в старинных источниках редки и недостоверны. Изначально использовавшийся в I веке до н. э. при упоминании стен, построенных в двух предыдущих столетиях, термин этот редко появляется между концом династии Хань (206 год до н. э. — 220 год) и началом династии Мин (1368–1644 годы). Рубежные стены вместо этого обозначались сбивающим с толку разнообразием терминов: юань (крепостной вал), сай (кордон), чжан (преграда), бяньчжэнь или бяньцян (пограничный гарнизон или пограничная стена). Впечатляющей каменной Великой стене к северу от Пекина, сегодня ежегодно посещаемой миллионами туристов, вовсе не тысячи лет. Ей примерно пятьсот лет, и она появилась в результате строительных усилий династии Мин. Большая часть даже столь сравнительно юного укрепления сейчас заброшена и практически недоступна для обычных туристов. Несколько чистеньких и выставленных, как в витрине, проходов в стене — к примеру, Бадалин, находящийся в двух часах езды на автобусе от столицы, — восстановлены и приведены в порядок трудами коммунистов во второй половине двадцатого столетия. Хотя еще в первом тысячелетии до н. э. многие царства и династии строили стены на севере Китая и в Монголии, большая часть их нынче исчезла, оставив после себя нечто напоминающее остатки сооружений из песка, которые пробиваются из рыхлой лессовой почвы северо-западного Китая, или покрытые мхом насыпи, прорастающие из земли словно покрытые волосами рубцы. Местами, на самых северных участках, где каменистая, с клоками травы пустыня зимой замерзает, стена сейчас настолько низка, что если бы она слегка не выступала из-под наметенного с одной стороны пропыленного снега, то ее практически не было бы видно. В течение всей тысячелетней писаной истории Китая эти преграды редко обозначались как чанчэн. Таким образом, нет единой Великой стены, существует лишь много сравнительно малых стен.

Второе современное заблуждение относительно Китайской стены и стен вообще заключается в следующем: считается, будто они обозначают жесткий рубеж между государствами и культурами, а часто и между цивилизацией и варварством. Любовь римлян и древних китайцев к возведению жестких рубежей может способствовать возникновению ошибочного мнения, что в прошлом многие иностранные государства имели тщательно демаркированные границы. Однако история китайского стеностроительства не дает ясного объяснения назначению рубежей из кирпича и раствора, оставлявших китайцев внутри, а варваров-северян — снаружи. Хоть и существовали глубокие различия между, например, китайцами и монгольскими кочевниками, обитавшими к северу от Великой стены, неверно полагать, что пограничные стены абсолютно и наглухо отделяли культуру риса, шелка и поэзии, с одной стороны, от культуры кумыса, шкур и войн — с другой. Китайскую империю часто рассматривают как надменно-недоступную и не подпускавшую к себе, сильную чувством собственного самоуверенного превосходства, слабую с точки зрения открытости и иностранных влияний. Такая точка зрения совершенно упускает важность иностранного фактора в китайской истории: в течение продолжительных периодов истории Китая им правили либо императоры и военачальники, влюбленные в быт северных степей — конница, юрты, одежда, поло, — либо северные племена или выходцы из них. Рубежи и линия строительства стен перемещались с каждой новой династией: многие правители Китая, не являвшиеся китайцами, сами строили укрепления как защиту от других северян, как только устанавливали контроль над Китаем, в процессе чего китаизировались.