Кэрри Гринберг - Женщины Викторианской Англии. От идеала до порока

Последний роман Элиот «Даниэль Деронда» (1876) разочаровал критиков. Слишком натянутой казалась история об английском юноше, узнавшем о своих еврейских корнях. Но Джордж Элиот не успела еще раз впечатлить читателей: после того как в 1878 году скончался ее возлюбленный Льюис, ей стало не до литературы. « Как холодно светит солнце, когда некому посмотреть на меня с любовью », – признавалась она. Джордж Элиот надолго впала в депрессию, но потребность в любви и заботе пересилила даже горе. В 1880 году она вышла замуж за молодого банкира Джона Уолтера Кросса, ведавшего ее финансами (до свадьбы он называл ее «тетушкой»). В 61 год Мэри Энн Эванс наконец стала «миссис». Но во время медового месяца в Венеции напомнили о себе невыплаканные слезы: самочувствие Мэри Энн резко ухудшилось, и 22 декабря 1880 года, по возвращении в Англию, писательница скончалась. В могиле на кладбище Хайгейт она воссоединилась с Джорджем Льюисом – их гробы стоят бок о бок. Пожалуй, для их романа трудно придумать более подходящий конец.

Фасоны платьев в викторианской Англии изменялись от десятилетия к десятилетию, хотя некоторые их элементы отличались постоянством: юбки не поднимались выше щиколотки, а у дневных платьев, в отличие от вечерних, были длинные рукава и декольте повыше. Давайте проследим эволюцию нарядов начиная с раннего викторианского периода.

В 1837 году, когда королева Виктория взошла на престол, в моде были мягкие, женственные контуры, пышные юбки и приталенный корсаж. Декольте в форте буквы V опускались довольно низко, но скромность им придавали кружевные воротники, а также рюши, которые могли быть частью сорочки, надетой под платье. Иногда с плеч спускалась короткая пелеринка из белого муслина или ткани в тон платью. Рукава оставались длинными, узкими ниже локтя, пышными и присборенными выше локтя – с начала 1830-х сохранялось влияние широких рукавов-жиго (их весьма неромантично называли «баранья нога»). Модной узкой талии добивались при помощи корсетов, но еще тоньше она выглядела в сочетании с куполообразными юбками. Особую пышность им придавала плотная сатиновая подкладка, несколько нижних юбок и турнюр – вытянутая подушечка, набитая ватой или пухом, которую привязывали к талии под верхней юбкой.

Днем носили хлопок или муслин, украшенные набивным цветочным рисунком, хотя фаворитом 1830-х считалась мягкая и легкая ткань «шалли» из камвольной шерсти. На балах красавицы щеголяли в шелковых нарядах. В конце 1830-х – начале 1840-х вернулся интерес к парче XVIII века, и дамы бросились открывать бабушкины сундуки и стряхивать пыль с их придворных нарядов. Старинные платья перешивали по новым фасонам, добавляя им короткие рукава и декольте, обрамленные широкими кружевными воротниками «берта». В фаворе были кружева из Хонитона, которые королева Виктория затребовала для своей свадьбы. Кружева из Брюсселя, Мехелена, Лилля и Валансьена тоже хорошо продавались на английском рынке.

Модные платья и капор в 1844 году. Рисунок из журнала «Иллюстрированные лондонские новости».

В 1840-х в моду вошла готика и, подобно готическим шпилям на крышах, корсажи вытянулись и заострились, узким клином смыкаясь с юбкой. Фактически верхняя часть платья напоминала перевернутый треугольник. Силуэт стал уже: от головы, покрытой маленьким капором, и рук, которые были буквально пришпилены к телу узкими рукавами, до низкой линии талии. Однако юбки разрастались и обзаводились пышными складками. Светские модницы (к примеру, леди Эйлсбери в 1842 году) покупали по 40 метров ткани на каждый наряд! В моду вошли ткани приглушенных оттенков зеленого, коричневого и лилового. Дневные платья на осень и зиму шили из кашемира и мериносовой шерсти, в полоску или с набивным растительным рисунком.

Модным аксессуаром в первой половине века и вплоть до 1870-х были шали. Описывая героиню романа «Север и юг», Элизабет Гаскелл уделяет внимание ее шали: « Ее одежда была простой: шляпка из лучшей соломки, украшенная белой лентой; темное шелковое платье без каких-либо украшений и оборок; большая индийская шаль, спадавшая с ее плеч длинными тяжелыми складками, словно мантия с плеч императрицы ». В начале XIX века шали из мягкой козьей шерсти начали завозить из Индии, но английские мануфактурщики быстро втянулись в их производство и начали выпускать похожие шали в Норвиче и Пейсли. Помимо теплых шерстяных шалей англичанки кутались в шелка, атласы, легкий газ, муслин и, конечно же, кружева. В 1840-х украшением гардероба стали ажурные шетландские шали, чуть позже в моду вошли кашемировые шали из Франции.

В 1850-х на смену цельным платьям пришли отдельные корсажи, крепившиеся к юбке, и эта тенденция продержалась до конца Викторианской эпохи. Рукава на новых корсажах были широкими – например, рукав «пагода», присобранный у плеча и сильно расширенный книзу. Широкие рукава гармонировали с широкими же юбками со складками-воланами. Чтобы удержать форму, под верхнюю юбку надевали 6 —7 нижних юбок, укрепленных конским волосом. Именно конский волос (по-французски crin) дал название кринолину: сначала так называли жесткую ткань на основе конского волоса, а затем – своеобразную клетку, придававшую платью нужную форму. Когда платья стали такими широкими, что обычные нижние юбки уже не справлялись со своей задачей, в них начали вшивать обручи из дерева или китового уса. К концу 1850-х обручи соединяли по вертикали лентами. Появились и металлические кринолины – настоящие клетки со стальными пружинами.

Карикатура на кринолин из журнала «Панч», 1858.

Громоздкую конструкцию высмеивали карикатуристы, жаловались на нее и дамы: в кринолине было трудно не только забираться в экипаж, но даже садиться на стул, да и протиснуться в дверь тоже была задача не из легких. При ходьбе кринолин задевал безделушки на столиках, а пышные юбки так и норовили вспыхнуть от любой искры. Леди Дороти Невилл рассказывала о том, как потакание моде чуть не стоило ей жизни. Удалившись в гостиную после ужина вместе с другими дамами, она решила показать знакомой гравюру, висевшую над камином, как вдруг…

« Каким-то образом мое пышное платье вспыхнуло и через миг заполыхало, но я сохранила присутствие духа и сумела сбить пламя, катаясь по коврику перед камином. Я так сильно обожгла руку, что следы ожогов видны по сей день, в целом же была цела и, как это ни странно, совсем не напугана: более того, смазав ожоги кашицей из обычного мела, растертого с водой, (…) я спустилась в столовую, чтобы встретиться с джентльменами, которые как раз допили кофе ».