Михаил Садовяну - Никоарэ Подкова

Вот пробираются они верхами к околице Костешт в час завершения утренних домашних работ. Рэзеши все в поле, старики разлеглись в тени, псы лязгают зубами, ловя мух; одни лишь женщины трудятся без передышки, занятые нескончаемыми домашними делами. После утренних хлопот поработали некоторое время за ткацким станом. Потом оставили тканье, затопили печь: надо обед сготовить, чтоб было чем встретить голодных муженьков, испечь для них заварных кукурузных лепешек, обдав их предварительно крутым кипятком.

Вдруг супруга молодого Фрунзы, выскочив из сеней, чтобы посмотреть, отчего так беснуются псы, увидела четырех ратников, глядевших через забор. Служилые и наврапы спешились у ворот, решив войти в самую богатую, на их взгляд, избу в том краю села, куда они попали.

- Ой! - завопила женщина, и щеки ее зарделись. - Что вы за люди и как это вы смеете незванными входить во двор честных христиан да еще с нечистью поганой.

- Милая хозяюшка, - отвечал один из служилых. - Пусти нас в дом отдохнуть, как подобает воинам.

- Боже сохрани! - ужаснулась хозяйка. - Не касайтесь ворот, враз загорятся. Псов спущу, людей созову.

- Люди в поле, я их видел. А мы оба - государевы ратники, а эти двое - слуги его султанского величества. Бойся гнева нашего и пусти нас в дом!

- А пропади вы пропадом с вашими кафтанами и султанами. Пришли людей мучить и детей пугать?

- Замолчи, не то я тебя сейчас!.. - крикнул служилый и скверно выругался.

Тогда фрунзова Фира закричала да нарочно громко, чтобы соседки услыхали:

- Караул, сестрицы родные! Нечисть поганая напала на нас! Хватайте вилы! Прогоним их, да шкуры с них сдерем, да спалим, а дымом ребятишек окурим, чтобы вылечить от родимчика. Держи их, держи! Псов отвяжите! Дед Иримие, выпусти быка - ишь, один-то вояка в красной одеже, так бык живо его на рога подденет и кинет в овраг.

Поднялся в Костештах переполох, какого еще не было со времен ногайцев. Как и в ту пору, выбежали женщины с раскаленными на огне ухватами, кое-кто схватил вилы; псы, извиваясь винтом, пролезли в подворотни; бык заревел и, опустив чуть не до земли свою голову, выставил рога и бросился за служилым в красном кафтане. Так и не успели господарские и султановы слуги взобраться на коней.

- Не было с ними царя Александра Македонского - вот и побили их амазонки, государь... - закончил дьяк свой рассказ.

Убегая от шумной женской ватаги, четверо воинов встретили на краю села рэзешей, среди которых был и дьяк Раду. Тут-то рэзеши их и переняли, однако спасти успели лишь одного; остальных троих бабы избили и бросили полумертвых под забор.

- Такие сказки мне по сердцу, - возбужденно заговорил дед. Отправимся поскорей в Овечью Долину к отряду Сафар-чауша. Надо привести сюда хозяюшку Фиру фрунзову, чтобы похвалил ее государь.

- Хотел я ее привесть, да застыдилась она, не пожелала, дескать, не положено женщине совершать подобные дела. Да и к ней пусть никто не заглядывает: от забот у нее голова кругом идет, младенец захворал.

- Такие уж они, женщины, все с причудами! - убежденно сказал дед. Да и недосуг нам с ними лясы точить; отправимся по нашему делу.

Шестеро костештских и олэренских старшин смешались с остальными рэзешами, торопливо собиравшимися в отряды.

Агапие из Лэкустен привел к стремени Никоарэ Подковы плененного служилого. Пленник был с обнаженной головой, без пояса. Вид у него был несколько помятый, на лице пестрели ссадины и синяки - следы ухватов, но держался он бодро, радуясь спасению жизни.

- Поклонись государю, - приказал ему лэкустенский атаман, - и поведай все, что нам поведал. То есть мне и дьяку.

Пленник смиренно выложил все, благоразумно подобрав слова заранее, дабы ничего не упустить.

- Великий государь, баш-чауш Сафар дожидается еще одного отряда, находящегося под его началом. Вечером аль завтра утром отряд должен прибыть сюда. Государь, мы зашли далеко, и задерживаться тут нам совсем несподручно. Если уж рэзешки такие, какими мы их видели, то каковы же рэзеши! Сафар побил посохом нашего начальника Иона Бузату. А теперь пусть сам узнает, какие тут дела да отчего служилые только и думают, как бы ноги унести. Мы привыкли к голодным и забитым крестьянам, а тут люди не ведают страха. Баш-чауш Сафар все равно лишится головы. Либо здесь, либо в Яссах. Здесь - коли не пробьется, а там баш-булук-баш беспременно отдаст его в руки палача за неудачу и посрамление.

- Расскажи государю, каков воин баш-чауш Сафар, - потребовал Агапие.

- Правду скажу твоей милости: добрый воин, а нравом крутой. Нас, служилых, угощал не только посохом, а бывало и саблей. Все по правде я говорил, государь, вот те крест.

Никоарэ Подкова велел подняться из ложбины. Как только они показались на покатой равнине, наврапы понеслись в разные стороны, точно осы из гнезда. Часть их собралась на гребне холма, а основной отряд, тесно сомкнув ряды, не спеша направился к кургану, возвышавшемуся на другом конце равнины.

Дьяк дал деду пояснение:

- Сафар не желает принимать боя.

- Тогда надобно гнать его без устали. На пути поджидают его три наших отряда.

Подкова остановил своего каракового коня.

- Кажется, Сафар дожидается нас, - сказал он, внимательно следя за движениями наврапов. - Они не обнажили сабель. Сюда скачут двое верховых, должно, посланцы.

Они сейчас же догадались, чего добивается Сафар-чауш. Оба посланца остановились в ста шагах, с достоинством поклонились. Один был наврапом, другой - господарским служилым.

Поначалу заговорил турок, а служилый перевел. Потом они застыли.

- Я этого ждал, - прошептал Подкова.

Господарский посланец переводил:

- Баш-чауш Сафар напоминает, что ныне священный день - пятница, а правоверные мусульмане в такой день не проливают крови.

Лэкустенский рыбак шепнул:

- Должно, какая-нибудь турецкая хитрость, государь.

Наврап опять прокричал что-то, и служилый снова перевел:

- Баш-чауш ведает, что имеет дело с витязем, наделенным духом справедливости. Баш-чауш сказал: "Мы не можем принять сейчас боя, пусть его милость подождет до захода солнца, когда дозволено обнажить сабли". И еще говорит баш-чауш, что хорошо бы обеим сторонам не портить людей, а выйти на единоборство. Пусть выйдет кто-либо один из ваших милостей, кто полагается на свою удаль. И пусть померяется с баш-чаушем не саблями, а одной лишь ловкостью, а там уж как бог укажет. Если, как надеется баш-чауш Сафар, он победит, то вольно ему будет захватить голову павшего и уйти, и чтоб никаких помех ваши милости ему не чинили.

По велению Никоарэ Подковы вышел вперед дед Митря Лэкустенский и, выслушав слова господаря, задал несколько вопросов прямо на языке наврапов.

- А не вышло так, что у Сафара-чауша отрезан путь?