Михаил Садовяну - Никоарэ Подкова

- Стало быть, постится раб божий, когда есть не может, как говорят у нас в Молдове, - улыбнувшись, заметил дед Петря. - Пока Орда была в силе, татары не давали христианам покоя. А теперь над ними самими навис меч измаильтян.

- Вот к этой самой мысли я и хотел привести тебя, Петря, - сказал дед Елисей. - Когда мы вернулись к Порогам после невзгод позапрошлого лета, дошли до нас вести из ногайского стана, будто соседи наши не радуются тому, что случилось с Ионом Водэ. И, улучив время, я съездил тогда разведать, что у них делается. Но старейшина порешила, чтобы запорожцам не выступать, пока не скажет свое слово гетман Никоарэ и пока ногайцы сами не предложат нам союз. В тот год, когда Порта велела им ударить на Молдову [в 1574 году татары совершили набег на Молдавию], их край потерпел от нас немалый урон, и, надо полагать, теперь должны прибыть от них послы. Я разведывал не спеша, остановился в Очакове, расспрашивал то беглецов, то купцов - поболе узнать хотелось. Было у меня слово и от гетмана Никоарэ. А когда Елисею засядет мысль в голову, так ее уж клещами не вырвешь. Прослышав про ясское дело, я воротился, чтоб встретить вас в пути. Скажи-ка, хлопче, кто заварил ту ясскую кашу? Ежели ты, - дурная же у тебя башка!

Дед Петря опустил голову.

- Ишь какой быстрый стал! На старости лет спешкой занедужил, отчитывал его дед Елисей. - От тебя и мальчик заразился. А спешка - плохой советчик.

Дед Петря тяжело вздохнул, набивая свою трубку.

- Слушай, хлопче, - продолжал Покотило, положив руку на плечо друга, - был у нас с тобой такой уговор: кто возьмет в свою руку меч Иона Водэ, не успокоится, пока не расправится со злодеями, продавшими нашего витязя.

- Вот этой самой мыслью и болен наш гетман... - тихо сказал дед Петря. - Из-за этого-то Никоарэ чуть было не лишился головы, а тогда и мне бы не жить на свете.

Дед Петря закрыл на мгновенье глаза, затем схватил кубок и наполнил медом. Отпив половину, он подал кубок деду Елисею. Выпил и запорожец. Потом они пристально взглянули друг на друга.

- И я занедужил и не ведаю покоя, - жалостливым голосом проговорил Елисей Покотило, словно оплакивал самого себя, - однако я набрался терпения да постарался сначала добыть необходимые нам вести. Ум у мальчика вострый и расчеты были правильные: подготовимся тишком, тайком, а когда все подготовим, - двинемся. Так что же у вас случилось? Аль заворожил его кто? Почему вылетел сокол в неурочный час?

- Согрешил я! - гневно крикнул дед Петря. - Что же, склонить перед тобой повинную голову - на, мол, руби?

Рассмеялся Елисей.

- Не голову отрубить, а торопливость твою.

- Покотило, - хриплым от волнения голосом проговорил дед Петря, хватит с меня и той кары, которую я уже несу. Тебе ведомо, в чем причина моих мучений; из-за них-то я и не вытерпел - бросился очертя голову на такое опасное дело. То тайна моей жизни и мука моя смертная. Ты один ее знаешь, Покотило. Открылся я тебе в горький час тоски, за хмельной чарой, а больше никто о том не ведает.

- И мальчик не знает?

- Не знает, Елисей. За свою любовь ко мне мать Никоарэ и Александру осудила меня на тяжкую муку: пусть не ведают дети ее никогда, что отцом их был простой воин. У каждой души своя боль, друг Елисей. Я поклялся: безмолвны могилы, и я буду нем, как могила.

- Пригожая была баба, и красивым именем нарекли ее, хлопче.

- Не знаю, Елисей. Позабыл я.

- Так я тебе напомню: звали ее Каломфирой, и была она боярыней. Уж лучше бы ей и на свет не родиться - не изнывал бы тогда мой самый лучший друг.

26. ВИДЕНИЕ

Дождь все льет и льет, стучит по крыше. Воет ветер, налетая порывами. Ночь на исходе, скоро займется заря. Обитатели Черной Стены выспались вдосталь и зашевелились: выходят из дому и шлепают по лужам в конюшни подбросить свежего сена в ясли. В хлеву, пережевывая жвачку, дожидаясь, когда их подоят, возлежат на соломенной подстилке грузные коровы. И лишь теперь, когда задвигались люди, забрались наконец в свои конуры псы и спят беззаботно. У вдовых старух-козачек горят свечи. Сестры Митродора и Нимфодора еще не завершили ворожбы - погребения водяного. Сначала они бормотали заклятья, отгоняя его в далекие края, а теперь поют ему тихими голосами отходную.

В этот первый час дня кажется, что время замерло в раздумье. Водяной еще стряхивает капли с длинной своей бороды и кудрей; может, и низверг бы он снова потоки ливня, да сдерживает его угрозы и молитвы благочестивых вдовиц.

- Дождь перестает, - говорят люди, выходя из дому и поглядывая на низко нависшее небо, затянутое тучами. На востоке солнце готовится пронизать мглу золотыми своими копьями.

Вдовицы потушили свечи и прекратили свои жалобные причитания. Но тут приключилась нежданная и непоправимая беда. Оба деда, Елисей и Петря, вышли к колодцу, зачерпнуть полные ведра, разделись по пояс и принялись окатывать друг другу шею, спину, грудь, лицо и руки; они фыркали, отплевывались и разбрызгивали вокруг себя воду, гоготали и крякали от удовольствия... Ах, накличут они опять водяного! Страх вдовых козачек вскорости оправдался: водяной воротился поглядеть, что стряслось в Черной Стене, и опять полил дождь.

После трапезы оба старика в тщательно вычищенной одежде и с прояснившимися лицами прошли по двору под дождем и поднялись по ступенькам крыльца. У порога гетманских хором они долго вытирали ноги о рогожу, топтались и покашливали, потом стали ждать, когда откроется дверь. Дед Петря, более нетерпеливый, подергал щеколду. В дверях показалось дружелюбно улыбающееся лицо Никоарэ, их ученика и гетмана. Они поклонились.

Никоарэ обнял их за плечи, повел в комнату, где стояли кресла и диван. На стенах висели ковры. В красном углу - иконы, а перед ними горела лампада. На столике у окна - письменные принадлежности, листы бумаги, чернила и орлиное перо. У дверей дремал на жердочке сокол. Дьяк Раду подошел и унес его на правой руке.

- Пойду покормлю, - смеясь, сказал он Покотило и Гынжу.

Повинуясь приказу, старики уселись в кресла. Гетман, стоя, смотрел на них. Дед Елисей внимательно разглядывал Никоарэ. Прошлой ночью он не ошибся: потухла радость жизни в хлопце, и взгляд померк от забот.

- Ждал я тебя, дед Елисей. По глазам вижу: с вестями пришел.

- Правда, славный гетман, - ответил старый Покотило. - Хотелось бы, чтоб от моих вестей у тебя прояснилось чело.

- Прояснится иль не прояснится, дед Елисей, но вести у тебя, поди, лучше наших.

- Да у вас дела, гетман, неплохи.

- Оттого что головы остались на плечах?

- Вот именно.

Никоарэ принялся расхаживать по ковру перед стариками, поглядывая украдкой на них.

- Замысел твой, гетман, был хорош с самого начала: завершим сперва все приготовления, соберем силы. А как проведаем по тайности, путями тебе известными, где сейчас главные виновники, захватим Молдову и притащим на твой суд тех бояр, что последовали за пыркэлабом Иримией, - всех притащим, сколько бы их ни осталось в живых. Так, Петря?