Николай Коняев - Романовы. Творцы великой смуты

И тут Федор Никитич, уже почти решивший судьбу Отрепьева, заколебался.

Планы у боярина великие были, людишки могли сгодиться всякие. Не получилась замена царевичу Дмитрию, может, что-то другое выйдет? От отца научен был Федор Никитич не пренебрегать ничем.

А, кроме того, необычны были и образованность, и ум холопа. Как же было не показать такого раба родне, друзьям?

И предан, предан был, так и ел глазами, будто собака.

Но если беседа с Отрепьевым удивила Федора Никитича, то какую же бурю она подняла в сознании мечтательного и честолюбивого юноши!

Вглядываясь в портрет самозванца, легко представить, как переживал юный Григорий разговоры, в которые поначалу только ради веселья вовлекал его обожаемый патрон, как мечтательно и самозабвенно обдумывал их в душной людской.

Не так уж и важно, намек или оговорка послужили толчком к тому, чтобы связалось то особое (оно могло ему казаться таким) положение, которое Григорий занимал в боярском доме, и трагедия, разыгравшаяся в Угличе…

Отрепьев был ровесником царевича…

Он жил рядом, когда случилась трагедия в Угличе… Тогда отец его Богдан и перебрался в Коломенское…

Что-то неясное зашевелилось в памяти… Ну да… Тот разговор, который слышал он…

– Это – Дмитрий?

– Похож?

– Кажись, тот другой будет.

– Не этот…

– Не этот… Этот тут…

– А который настоящий?

Кто говорил? Не мог вспомнить Григорий… Откуда-то из темноты памяти звучали голоса.

Когда, заикаясь от страха, попытался рассказать Григорий Федору Никитичу о своей странной фантазии, тот не засмеялся. Выслушал и, ничего не сказав, ушел.

Потом Отрепьеву сказали, что боярин велел идти жить к Михаилу Никитичу Романову. Испугался Григорий, что прогневал боярина, раз гонит со двора, но у окольничего Михаила Никитича приняли, будто и не холоп он был…

Не в людской поселили, а отдельную хоромину выделили.

Странным стало отношение Романовых. Григорий был дворовым человеком, но с ним обращались как с хозяйским сыном, обучали его наукам, которые не надобны были холопу.

«Кто я?» – оставаясь один, думал Отрепьев.

Однажды он задал, осмелев, этот вопрос отличавшемуся дородством, ростом и необыкновенной силой Михаилу Никитичу.

– Аты разве не знаешь, кто ты? – спросил в ответ окольничий и ушел, и еще темнее, еще жарче в голове Григория сделалось. Так и не разобрать было, то ли укорил хозяин, что он, холоп, позабыл свое происхождение и место, то ли за другое укорил, за то, что в холопстве решил спрятаться от более высокого назначения…

Потом был неожиданный перевод в дом князя Бориса Черкасского, где тоже держали в великой чести, наконец – приказано было постричься в монахи.

Ничего не понимал Отрепьев. Не понимал, чем вызвано внимание патриарха Иова, поставившего его в писцы и посвятившего в сан иеродиакона.

Все окончательно смешалось в голове, когда обрушилась на Романовых опала.

Отрепьев ходил смотреть, как жарко и страшно горела 26 октября 1601 года подожженная стрельцами усадьба Федора Никитича…

Жарко и темно было в голове.

Как удары молота, отдавались скорбные вести о благодетелях.

Федора Никитича заключили в Антониево-Сийский монастырь и насильно постригли в монахи. Жену его «замчали» в Заонежский Толвуйский погост и тоже постригли.

Темный и неясный пронесся слух, будто Богородица не велела молиться за Годунова. Жарко стало тогда на осенних московских улицах, заходила, заколотила в жилах кровь…

В этой жаркой духоте очнулся монах Григорий. Жарко было в голове, стучала в висках кровь…

«Кто же я?» – думал он.

В принципе, не так и важно, сам ли Григорий додумался, что он царевич Дмитрий, материализовав циркулирующие по Москве слухи, или был сделан намек от посланца Романовых.

Важно, что Григорий готов был поверить в это, ему казалось, что он всегда знал об этом… Федор Никитич подготовил, а дьявол подсказал – выдать себя за наследника престола…

Известно, что тогда и начал чернец Григорий намекать на свое царственное происхождение. Н.М. Карамзин пишет, что «юный диакон с прилежанием читал Российские летописи и не скромно, хотя и в шутку, говаривал иногда чудовским монахам: «Знаете ли, что я буду царем в Москве?»

Когда слух о непригожих речах Отрепьева дошел до ростовского митрополита Ионы, он немедленно доложил Годунову. Годунов приказал дьяку Смирному Васильеву схватить дерзкого инока и заточить в Кирилло-Белозерском монастыре.

И вот тут начинаются уже настоящие чудеса…

Дьяк, исполняя указание Годунова, вдруг занемог беспамятством, позабыл царский указ и дал Отрепьеву возможность убежать в Галич.

Из Галича Григорий перебрался в Муром, из Мурома [19] – в Борисоглебский монастырь. Там ему удалось раздобыть лошадь и вернуться назад в Москву. Из Москвы Григорий ушел уже под видом паломника…

«В 1601 или 1602 году, в понедельник второй недели Великого поста, в Москве Варварским крестцом шел монах Пафнутьева Боровского монастыря Варлаам; его нагнал другой монах, молодой, и вступил с ним в разговор, – пишет С.М. Соловьев. – После обыкновенных приветствий и вопросов: кто и откуда? – Варлаам спросил у своего нового знакомца, назвавшегося Григорьем Отрепьевым, какое ему до него дело? Григорий отвечал, что, живя в Чудовом монастыре, сложил он похвалу московским чудотворцам и патриарх, видя такое досужество, взял его к себе, а потом стал брать с собою и в царскую Думу, и оттого вошел он, Григорий, в великую славу. Но ему не хочется не только видеть, даже и слышать про земную славу и богатство, и потому он решился съехать с Москвы в дальний монастырь: слышал он, что есть монастырь в Чернигове, и туда-то он хочет звать с собою Варлаама. Тот отвечал Отрепьеву, что если он жил в Чудове у патриарха, то в Чернигове ему не привыкнуть: черниговский монастырь, по слухам, место неважное. На это Григорий отвечал: «Хочу в Киев, в Печерский монастырь, там старцы многие души свои спасли; а потом, поживя в Киеве, пойдем во святой город Иерусалим ко гробу Господню». Варлаам возразил, что Печерский монастырь за рубежом, в Литве, а за рубеж теперь идти трудно.

«Вовсе не трудно, – отвечал Григорий, – государь наш взял мир с королем на двадцать два года, и теперь везде просто, застав нет». Тогда Варлаам согласился идти вместе с Отрепьевым: оба монаха поклялись друг другу, что не обманут, и отложили путь до завтра, уговорившись сойтись в Иконном ряду. На другой день в условленном месте Варлаам нашел Отрепьева и с ним третьего спутника: то был чернец Мисаил, а в миру звали его Михайла Повадин, Варлаам знавал его у князя Иван Ивановича Шуйского» [20] .

Григорий (хозяйке). Куда ведет эта дорога?