Константин Писаренко - Тайны дворцовых переворотов

Наверняка из оцепенения Елизавету Петровну вывела весть об оскорбительном ультиматуме, которым генералиссимус поверг в уныние герцога Голштинского. Конечно, пребывание сестры в отчизне супруга, а не в России, ей выгодно. Только грубый нажим на зятя Петра Великого, безусловно, не мог обрадовать младшую дочь императора. Впрочем, бесцеремонное обращение с высочайшей фамилией имело один плюс. Оно фактически освобождало принцессу от угрызений совести, которые в мае помешали осуществлению давно разработанного плана. Елизавета месяц назад предоставила Александру Даниловичу шанс возвыситься за ее счет. Тот жертву не оценил и, позабыв о деликатности, ринулся напролом. Что ж, пусть теперь пеняет на себя. Соперница, благодаря неосторожности Меншикова, обрела моральное право на реванш, и она обязательно воспользуется ситуацией, а кроме того, поможет обществу избавиться от страха, вызванного необоснованными репрессиями.

На исходе июня дщерь Петрова вернулась на политическую сцену. Сроки удачно совпали с окончанием траура по Карлу-Августу Любекскому. Отныне красавица частенько сопутствует государю и великой княжне. Первым тенденцию уловил саксонец Лефорт. 1(12) июля дипломат отрапортовал в Дрезден: «Царь оказывает много привязанности к… Елизавете, что подает повод к спору между ним и сестрою». Венценосный подросток не сводит глаз с жизнерадостной, грациозной и умной тетушки и в кратчайший срок всецело покоряется родственнице, которой, в принципе, незатруднительно убедить Петра в политической целесообразности падения Меншикова. Монарх не сразу, но послушает даму сердца, и помолвка с Марией Александровной тотчас расстроится.

Однако тогда спасительница Отечества раскроет себя. Окружающие поймут, насколько сильно зависит от нее отрок, и никогда не поверят в каприз внука Петра Великого, по собственной воле берущего в жены дочь царя-реформатора. А Елизавете нужно, чтобы поверили. Поверили и посочувствовали своей будущей императрице. Вот почему цесаревна не торопилась реализовать преимущество. Девица искала кого-нибудь, кому низвержение Голиафа также по плечу, а лавры победителя – не в тягость. Выбор был невелик. По влиянию на Петра II с Елизаветой могли сравниться лишь два человека – великая княжна Наталья Алексеевна и Андрей Иванович Остерман. Причем оба являлись искренними почитателями и приверженцами Светлейшего. Наносить удар исподтишка они вряд ли бы захотели. Предприимчивая заговорщица прекрасно поняла это, понаблюдав за их реакцией на брошенные ею невзначай провокационные фразы. Ну что ж, раз княжна с министром не горят желанием ополчиться на Меншикова, придется самого уязвимого из блистательной пары заставить вступить в поединок с князем. О ком речь? О вице-канцлере, разумеется.

Воспитатель за пять месяцев так сдружился с подопечным, что мальчик стал очень высоко ценить мнение Андрея Ивановича. Как верно обрисовал обстановку Лефорт в депеше от 10 (21) июня, государь с сестрой и педагогом образовали некий «триумвират, не всегда исполняющий внушения Меншикова». В июле триумвират превратился в квартет, в котором первую скрипку по-прежнему играл Остерман. Между прочим, досужие басни Миниха, Манштейна и лже-Вильбуа о петергофских оргиях летом 1727 года в компании с бесшабашным Иваном Долгоруковым и распутной Елизаветой Петровной – чистая ложь. С 10 июня (дня возвращения в Петербург из первой поездки в Петергоф, куда Двор уехал 25 мая) по 20 августа 1727 года царь никуда из столицы не отлучался и, как свидетельствуют реляции дипломатов, помимо сестры, тетушки и гофмейстера, никого «не допускал к участию в своих прогулках и иных развлечениях». Невеста Мария Александровна пользовалась высочайшей благосклонностью в июне. С июля же кредит дочери Меншикова стремительно уменьшился, свидания сократились. Зато доверие к вице-канцлеру продолжало неуклонно расти.

Кто кроме Меншикова с середины мая через гофмаршала Шепелева или напрямую от имени императора распоряжался казной Дворцовой канцелярии? Остерман. Чей приказ выполнял А. В. Макаров, отдав 7 июня печать ликвидированного Кабинета почт-директору Ф. Ашу? Остермана. Вроде бы мелочи, но мелочи симптоматичные {40} 40 Российский архив. М., 2000. Вып. 10. С. 556, 560; Сб. РИО. СПб., 1868. Т. 3. С. 479, 480, 482-484; 1891. Т. 75. С. 51, 66; РГВИА, ф. 2584, оп. 1,д. 56, л. 185-214 (Приказы по лейб-гвардии Семеновскому полку с 9 июня по 20 август, — прямое свидетельство тому, что император практически все лето провел в Петербурге); РГАДА, ф. 9, оп. 5, д. 5 а, л. 161 об., 169 об.; ф. 1239, оп. 3, д. 47248. . Политический вес немца вполне мог уже соревноваться с могуществом самого генералиссимуса, который в первый летний месяц тяжело заболел. С началом 26 июня жестокого припадка князь продиктовал завещание, в коем рекомендовал государю «быть послушным обер-гофмейстеру господину барону Остерману». Утром 29 июня пациент почувствовал облегчение, спустя четыре недели полностью излечился. Однако мучительный недуг, вероятно, помешал Меншикову, которому везде мерещились враги, разглядеть в вице-канцлере опасного конкурента. Ничего. Еще было не поздно обратить внимание Светлейшего на досадный промах.

18 июля во второй половине дня Елизавета Петровна по дороге в апартаменты Петра II свернула в комнату хозяина дворца и два часа беседовала с ним. Естественно, цесаревна не обвиняла барона ни в каких прегрешениях. Несколько минут посвятила разделу имущества матери между нею и сестрой (18 июля Верховный Тайный Совет сформировал соответствующую комиссию во главе с А. В. Макаровым). Затем Меншиков наверняка поинтересовался, чем занимается царь, пока тесть лежит в постели, об успехах отрока в учебе. И гостья честно поведала собеседнику о забавах, играх и прогулках двух детей под присмотром двух взрослых, о непререкаемом авторитете Андрея Ивановича, к которому царь сильно привязался, о глубокой симпатии брата и сестры к вице-канцлеру. В общем, Александру Даниловичу не стоило беспокоиться. Петр Алексеевич в надежных руках!

Предположительно в таком русле протекала встреча князя с принцессой во вторник 18-го числа. И очевидно, слова девушки попали в точку. Меншиков занервничал. 20 июля Дворцовая канцелярия по ордеру Остермана, озвученному Шепелевым, отпустила обер-камердинеру Александру Кайсарову две тысячи рублей «для всякого домовного расхода» Его Императорского Величества. Именно Кайсарову Меншиков чуть позже «дал писмо, дабы без подписания моего расходов не держать». Слуга подчинился. Но другой обер-камердинер, Иван Кобыляков, судя по всему, повеление генералиссимуса всерьез не воспринял и платил по счетам, не обращаясь к вельможе за санкцией. Кара тут же настигла придворного, которого 17 августа князь приказал «за многие ево службы и походы в награждение написать в ранг маэорской… и… в дворцовые ладожские рядки к зборам дворцовых крестьян доходов… отправить… немедленно». Наряду с Кобыляковым в опалу угодили конюхи Кузьма Теремицкой и Яков Суровцев. Так вот. 23 августа Дворцовая канцелярия конюхов отчислила, а обер-камердинера – нет. Лефорт объяснил, почему: за несчастного вступился Петр II.