Константин Писаренко - Тайны дворцовых переворотов

14 февраля 1565 года высочайший вердикт объявили москвичам. Затем А. Д. Басманов набрал из обедневших и худородных дворян тысячу «гвардейцев», сразу приступивших к своей главной обязанности: охране Ивана Васильевича от критики, заговоров и мятежей разных оппозиционных сил (родовитых аристократов, изгнанных с опричных земель мелкопоместных дворян, помнивших о демократических традициях новгородцев, инакомыслящего духовенства, уставшего от военных тягот земства). Опричнина гарантировала долгую жизнь царствованию Ивана Грозного, управлявшего подданными, как и прежде, посредством террора, превратившегося теперь в тотальный. Но, обезопасив себя, царь подставил под удар институт наследственной монархии, ибо жестокие репрессии на фоне военных поражений и экономического разорения страны подтачивали веру людей в богоугодность и эффективность династического принципа преемственности власти.

К моменту смерти коронованного палача, в 1584 году, процесс сей зашел достаточно далеко, чтобы в 1598 году, когда династия Рюриковичей пресеклась, в народном сознании наследственная монархия более не воспринималась, как оптимальная форма государственного устройства. Правда, и регулярному переизбранию монарха большинство россиян нисколько не симпатизировало. В итоге оно предпочло «золотую середину»: выбирать монарха, как наследственного, и строго контролировать его деятельность, дабы в случае чего быстро произвести рокировку и поменять дискредитированного государя на более достойного.

Так началась Смута. За пятнадцать лет Россия избрала четырех царей (Бориса Годунова, Дмитрия-Самозванца, Василия Шуйского, Владислава Ягеллона) и столько же свергла (Федора Годунова, Дмитрия Самозванца, Василия Шуйского, Владислава Ягеллона), не найдя ни в ком идеала. Пока искали лучшего, поубивали уйму народа, наводнили страну интервентами, разорили и превратили в пепелища тысячи селений и городов, включая столицу государства – Москву. В 1613 году русское общество, совершенно измученное, ослабевшее и потрясенное масштабами разрухи и анархии, умиротворилось на основе необычного компромисса: признав наследственную монархию оптимальной формой правления, ее подстраховали самоизоляцией от внешних влияний (лекарство от повторения Смуты) и культивированием религиозно-нравственных норм поведения (лекарство от второго Ивана Грозного).

Увы, ставка на самобытность и православные ценности завела в тупик. Одно породило техническую отсталость, другое – трагедию раскола. Необходимость высвобождения монархии от искусственных ортодоксальных пут понимал уже Алексей Михайлович. Правда, идти наперекор общественному мнению он не отважился. Ограничился робкими заимствованиями ряда полезных западных новинок. Преодолеть народную инерцию рискнула дочь Тишайшего – Софья Алексеевна, за что дорого поплатилась. Стрельцы и дворянство, вручившие царевне власть в 1682 году, обнаружив возобладавшую в правительстве тенденцию к переустройству патриархального быта, тут же переориентировались на благочестивую мачеху регентши, царицу Наталью Кирилловну Нарышкину, и Софья в считаные дни утратила статус фактического главы государства.

Печальная участь сестры служила грозным предупреждением Петру I: покушаться на старомосковский миропорядок крайне опасно. Подданные отвернутся от реформатора, и, если тот не обзаведется какой-то другой опорой, отстранение от власти последует незамедлительно. Петра Великого часто упрекают за пренебрежение мягким, эволюционным вариантом преобразований, то есть тем, какой проводила в жизнь царевна Софья, порицают за революционную безжалостность, обернувшуюся огромными жертвами. Однако критики не видят, не хотят видеть, что курс Софьи был обречен на поражение, а ее брат потому и удостоился звания «Великий», что в отличие от многих современников и потомков сумел разглядеть истинную причину падения сестры: фанатичную убежденность русского человека той эпохи в спасительности жесткой самоизоляции от любых нововведений и чуждых веяний. Пробить брешь в этой убежденности ни призывы, ни уговоры, ни какие-либо примеры не могли. Повернуть вспять медленное угасание, умирание русского «больного» имело шанс разве что хирургическое вмешательство, революционное насилие, которое младший сын Алексея Михайловича и применил.

Петр точно спрогнозировал реакцию закосневшего в старомосковских привычках подданного. Повсеместного активного сопротивления реформам не будет. Их инициатора, конечно же, осудят, даже проклянут, но распоряжения под нажимом сверху исполнят. Да, вера в справедливость наследственного монарха опять пошатнется, и весьма существенно. Однако она постепенно восстановится, когда преобразования заработают и принесут первые положительные плоды. Те же плоды помогут заблокировать вспышку второй Смуты, которая, разумеется, начнет назревать по окончании энергичной деятельности царя-реформатора. Что касается пресса, должного выдавить из населения реализацию высочайших предписаний, то сформированная государем особая гвардия, всецело от патрона зависимая, вполне справится с ролью принудительного механизма. Та же гвардия превратится в кузницу новых военных и гражданских кадров, в притягательный центр для всех тех, кто захочет послужить преобразованной России.

Дерзкая операция Петра Великого увенчалась успехом. Маятник общественных симпатий после смерти Отца Отечества качнулся в республиканскую сторону, но в критические дни зимы 1730 года повернул обратно, не увидев впереди для себя более привлекательной перспективы, чем самодержавие Романовых. Судя по всему, укрепление Российского государства – и внешне, и внутренне – в период Северной войны, несмотря на все издержки, в первую очередь побудило авангард общества – русское дворянство – в судьбоносном феврале 1730 года отдать предпочтение хорошо знакомой наследственной монархии, а не авторитарной модели выборной, чреватой повторением Смуты. Жаль, что протеже дворянского сословия – императрица Анна Иоанновна – доверия, ей оказанного, не оценила, и своим стилем управления больше напоминала не родного дядю, а предпоследнего Рюриковича.

Имя Артемия Петровича Волынского общеизвестно. На протяжении многих десятилетий считается, что роковым для него, кабинет-министра, обер-егермейстера императрицы и главы Конюшенной канцелярии, стал проект задуманных им реформ, обсуждавшийся в кругу близких друзей – «конфидентов» – осенью 1739 – зимой 1740 года. Якобы фаворит царицы Анны Иоанновны, герцог Курляндский Эрнст-Иоганн Бирон и вице-канцлер Андрей Иванович Остерман воспользовались прожектерством своего политического оппонента, чтобы опорочить его в глазах государыни и безжалостно расправиться с ним.