Джон Бэррон - Агент ФБР в Кремле. Успех операции «Соло»

Ценивший Бойла спецагент спросил его, не хочет ли тот посетить штаб-квартиру, чтобы обсудить новое назначение.

– Вы сказали, что переезд не обязателен. Раз так, то я не еду в Вашингтон.

– Боюсь, что если вы не поедете, то и повышения не будет.

– Я не могу оставить 58-го.

– Послушайте, вас же учили дисциплине. Вы понимаете, что 58-й и 69-й больше работать не могут. Уолт, миссия «Соло» почти завершена.

– Может быть. Никто – ни Карл, ни Эл, ни Джон, ни я – и не думал, что она продлится так долго. Но в любом случае я остаюсь до конца.

30 ноября 1976 года Бойл, Моррис и Ева выехали в аэропорт задолго до вылета и до начала миссии-55 в Праге, Москве и Будапеште. Движение на дорогах было на редкость слабым, и они зарегистрировались в аэропорту «О’Хара» за два часа до вылета, после чего устроились в зале ожидания первого класса. Такие ожидания создавали неловкость, потому что говорить было не о чем. Все приготовления были сделаны, все, что надо, было сказано, а предчувствия и опасения, которые занимали их умы, превращали разговор в поток банальностей. В дверях они распрощались, и Ева поцеловала Бойла в щеку.

– Выше нос, Уолт, мы вернемся.

– Знаю. Я буду ждать.

Когда в Вашингтоне стали раскручиваться события, в штаб-квартире издали приказ: «Никаких бумаг». Отныне Моррис и Ева не должны были делать копии документов и вести записи. Однако во время декабрьских переговоров с людьми, которых Моррис знал лет тридцать или сорок, он сделал пометку: «СУО», то есть «сказать Уолту об этом » и начертил какие-то каракули, расшифровать которые мог только он сам.

Он обнаружил, что после избрания Джимми Картера президентом США Советы пребывают в состоянии шока, растерянности и замешательства. Они были уверены, что победит Джеральд Форд, вопреки их прежним опасениям он оказался разумным человеком, с которым можно было вести дела. В конце концов, он одобрил Хельсинкское соглашение, согласно которому Запад – в ответ на обещание СССР соблюдать права человека – неохотно согласился с постоянным влиянием Советов в странах Восточной Европы и с «доктриной Брежнева», провозглашающей: «Что наше, то наше, а что ваше – еще посмотрим».

Для СССР Картер был загадкой. Что мог знать губернатор Джорджии о международных делах? Какую внешнюю политику он поведет? Прошел слух, что он собирается назначить главным политическим консультантом польского профессора, у которого даже имя было неамериканским (вскоре Картер назначил своим советником по национальной безопасности выпускника Колумбийского университета Збигнева Бжезинского), а «польские американцы были ничуть не лучше, чем…» – тут Советы спохватились и замолчали. Моррис понял, что они имели в виду «ничуть не лучше, чем американские евреи».

Советы постепенно впадали в отчаяние, видя, что партии Западной Европы то и дело принимают решения и строят свою политику независимо от Москвы. Они приравняли этот «еврокоммунизм» к «американской исключительности» 20-х годов и к первой стадии раскола в Китае в конце 50-х и сочли, что это – опасный прецедент.

Слава Богу (несмотря на свой атеизм, представители Советов в разговоре с Моррисом часто говорили «слава Богу»), еще оставалась Компартия США. Советы не сомневались в ее лояльности и намеревались субсидировать ее в 1977 году двумя миллионами долларов. В то же время они четко изложили линию поведения, которой должна была придерживаться эта партия: «мир» и «разоружение» оставались доминирующими лозунгами, и их следовало продолжать разрабатывать, что бы там ни делал Картер. Компартия получила не высказанное, но ясное задание: «Вы должны сделать мир и разоружение главными пунктами своей программы».

В канун 1976 года Моррис и Ева приземлились в Бостоне, и Бойл отвез их в мотель, чтобы переночевать перед вылетом в Чикаго. Ночью их разбудило нестройное пение и крики на русском языке. Ева воскликнула:

– Я думала, мы дома! Где мы?

Бойл пошел на разведку. Вернувшись, он успокоил: они действительно в США. Просто в соседнем номере празднует русская делегация. Теперь из коридора не доносилось ни звука.

– Как ты думаешь, каким образом Уолту удалось заставить их замолчать? – спросила Ева.

Моррис хмыкнул:

– Разве ты не догадываешься?..

Составляя в Чикаго официальный отчет о миссии, Моррис с Бойлом попытались ответить на основной вопрос: что все это значит?

СССР, несмотря на опасения насчет Картера и свои реальные действия, явно намеревался сделать кампанию за мир и разоружение краеугольным камнем своей политики. Почему? Моррис вспомнил, что несколько лет назад кто-то из Международного отдела ему сказал: «Наша военная разведка – само совершенство, а вот политическая – наоборот». Он считал, что в СССР очень хорошо осведомлены о достижениях американской науки и техники и Политбюро заботится об этом; у правителей не было военных и технологических экспертов, и они были вынуждены слушать советников по этим вопросам, обращая особое внимание на то, что, по их мнению, угрожало лично им. Моррис понимал, что Советы больше не хвастаются, как в 60-х годах, что их оружие не хуже или даже лучше американского, а также не мечтают догнать США в экономике. Они говорят о необходимости заставить США прекратить разработку «дьявольского» оружия, которое прогрессировало от распечаток на ЭВМ до испытаний и производства.

Советские ученые и генералы понимали, что СССР не сможет ни догнать, ни защититься от этих новых видов оружия. Они также понимали, что в реальной гонке вооружений с помощью передовой технологии и экономического преимущества всегда с большим отрывом победит Америка; об этом они доложили Политбюро. Вот с чего началась кампания за мир и разоружение с программой-максимум – предотвратить вступление США в гонку вооружений, и программой-минимум – остановить развитие и производство нового «дьявольского» оружия.

– Если стать на их точку зрения, это имеет смысл. Если не можешь выиграть гонку, лучше вообще в ней не участвовать. Но если они могут заставить нас остановиться, то с таким же успехом могут уйти вперед, и я вам гарантирую, что они не намерены ограничивать свою военную мощь. Партия и все те, кто находится под ее влиянием, осудят любое новое американское оружие как угрозу миру и разоружению.

Моррис не согласился с тем, что советская политическая разведка «далека от совершенства». Если Советы так ловко могут добывать в основном секретную информацию о развитии в Америке науки, техники и военной мощи, то почему бы им не собрать факты относительно американских политиков, что вовсе не является секретом? Моррис видел проблему – да и опасность тоже – в том, что Советы неправильно понимали функцию политической разведки. У них не было ни военных, ни научных экспертов, и советским правителям приходилось прислушиваться к мнению своих генералов и ученых. Однако в вопросах политики они претендовали на высшую оценку. Но их сведения были искаженными, так как они изолировали себя от реальности и стали заложниками собственных догм, лозунгов и своего прошлого. Как пример Моррис назвал реакцию СССР на избрание Джимми Картера президентом.