Рене Кастр - Мирабо: Несвершившаяся судьба

Только утихла гроза в Марселе, начался бунт в Экс-ан-Провансе. 25 марта выборщики первой ступени собрались в административном центре Прованса; в тот же день плотная толпа заполонила улицы; плебс, не имеющий права голоса, присоединился к голосующим.

Когда первый консул де Лафар появился на пороге ратуши, его освистали; простоволосые женщины требовали хлеба. Молва гласит, что Лафар презрительно ответил одной из просительниц: «Вам впору есть только яблоки от моих лошадей». Эти слова, возможно, выдуманные, хорошо передают настроение умов. Становится понятно, почему крики сменились градом камней. Караман, который должен был обеспечивать порядок, тщетно пытался убедить толпу разойтись; в него угодил камень, а двух его солдат забили ими до смерти. Тогда, чтобы защитить своего командира и отомстить за товарищей, остальные солдаты без приказа открыли огонь по манифестантам. Выбитый из колеи драматизмом ситуации, не зная, что ему предпринять для восстановления спокойствия, Караман предложил отвести войска и согласиться на снижение цен на хлеб и мясо.

Толпа схлынула, но растеклась по всему городу и принялась грабить хлебные склады, так что три часа спустя во всем городе не осталось ни крошки. Тогда Караман велел закрыть ворота, чтобы украденные продукты нельзя было вывезти из города.

В этот критический момент приехал Мирабо, которого спешно вызвали из Марселя. Чтобы восстановить порядок, он велел военному коменданту наделить себя всеми полицейскими полномочиями, а потом применил метод, который так успешно подействовал в предыдущие дни: в несколько часов создал народную дружину, объехал все улицы верхом и повторил чудо, только что сотворенное в Марселе.

Ему повиновались, как любимому отцу, каждый перед его лицом клятвенно обещал быть благоразумным и призывать — а то и принуждать — к благоразумию других. Женщины, мужчины, дети орошали слезами его руки, одежду, ноги, провозглашали своим спасителем и богом.

В силу превратности судьбы, приехав из Парижа, чтобы взбунтовать Прованс, Мирабо стал его усмирителем. И действовал он не как Гракх, ставший плебеем, но как дворянин, представитель знатного рода, блюститель традиций своих предков…

Из этой примечательной истории проницательные наблюдатели могли бы извлечь немало полезных уроков. Судя по всему, только архиепископ Экса, монсеньор де Буажелен, почувствовал, что трибуна надо поддержать. Этот прелат, ударившийся в политику, двумя годами раньше проложил дорогу своему собрату Ломени де Бриенну, исподволь навязав его Людовику XVI; через его посредство Бриенн стал главным министром. Несмотря на свои способности к интригам, Буажелен был бескорыстен и великодушен. Его поведение во время бунта заслуживает того, чтобы о нем упомянули в истории: без его негласной поддержки Мирабо не удалось бы так легко восстановить порядок в Эксе. Архиепископ, не задумываясь, предоставил в распоряжение своей паствы хлебные запасы церкви; он выделил из собственных средств залог в сто тысяч ливров под заем, который тотчас выпустил город, чтобы возместить ущерб ограбленным собственникам. Сердце народа не осталось глухо к щедрости пастыря: большую часть украденного хлеба вернули.

Благодаря духовному заступничеству архиепископа ненавидимый дворянами Мирабо смог принять участие в составлении наказов сенешальства Экса. Из мстительности большинство обладателей вотчин отказались участвовать в заседаниях. Поэтому роль Мирабо в составлении наказов избирателям от дворянства и даже духовенства была значительна. Помимо прочего, был призыв ввести систему «один избиратель — один голос» — большая редкость для наказов, составленных двумя первыми сословиями. Если бы эта система была введена, то волнений июня и июля 1789 года, возможно, удалось бы избежать. Но для этого было нужно, чтобы Мирабо стал депутатом от дворянства. Сомнительная репутация, отсутствие социального доверия сделали невозможным его влияние на собрание. Поэтому судьба Мирабо решилась в Эксе; он, как авторитетный выразитель народного мнения, мог быть выдвиженцем только третьего сословия. Он потерял бы весь свой вес, если бы случилось иначе.

В наказах, составленных при участии Мирабо, Друг народа показал себя последователем Друга людей. В них развивалась трогательная мысль о том, что крестьяне, оказавшиеся под властью таких господ, как он, извиняются за жалобы на тиранию феодалов. Разумеется, когда к тебе так относятся, выборы выиграны заранее: в самом деле, 6 апреля 1789 года в Эксе Мирабо набрал больше всех голосов, опередив четырех других депутатов от третьего сословия: 290 из 344. Этот триумф заглаживал прошлые обиды, столь долго остававшиеся неотомщенными.

В то же время он добился второго, хотя не столь явного успеха в Марселе; в первом туре большинства не получил никто, во время второго тура дружинникам пришлось оцепить зал голосования. Мирабо был избран, но стал только четвертым в списке.

Ему пришлось выбирать, поскольку нельзя было быть представителем сразу двух округов; немного раздосадованный тем, что его победа в Марселе не была бесспорной, Мирабо выбрал Экс. Следовало обрядить в ловкую форму отказ представлять крупный прованский порт. «Служить интересам Марселя — мой первый долг; лишить его лишнего переговорщика в Генеральных штатах и занять место этого переговорщика не значило бы ему служить». Польщенный сим ловким объяснением, марсельский муниципалитет единодушно проголосовал за предоставление гражданства своему депутату-отказнику. В благодарность Мирабо разразился речью, в которой высказал все свои истинные предвыборные убеждения и выразил состояние своего духа накануне созыва Генеральных штатов:

— Я всегда буду вменять себе в обязанность провозглашать и распространять повсюду, насколько хватит сил, извечные права человека: свободу, равенство и — верный способ, каким можно их утвердить, — братство. Не ту слепую и яростную свободу, отметающую все законы, но просвещенную и примирительную свободу, которая хочет подчинить все и вся общему закону, потому что общий закон благодатен для всех. Не то химерическое и абсурдное равенство, мрачное искусство которого состоит в смешении рангов и людей, тогда как природа всегда будет устанавливать неизбежные различия между ними, но равенство, упорядоченное природой и разумом, хотя и всегда нарушаемое людьми; не то ужасное единение некоторых против множества, которое образуется и сплачивается, лишь чтобы разделять и властвовать. Не даже объединение большого числа против малого, которое будет стремиться уничтожить неравенство, тогда как нужно лишь его регулировать, и которое породит раздор, так и не приведя к миру. Но братство всех ради общего счастья. Оно обеспечит правоту каждого и не оставит возможности для деспотизма!