Морис Самюэл - Кровавый навет (Странная история дела Бейлиса)

(106) В виде контраста, после убийства Столыпина произошел и обратный случай: была сделана попытка предать суду старшего офицера охраны в Киеве, обвинявшегося, с вескими основаниями, в преступной небрежности. Но Николай знал его лично и запретил его трогать; он так сказал по этому поводу одному из своих министров: "Я вижу его на каждом шагу, он следует за мной, как моя тень, и я просто не могу видеть

этого человека в таком несчастье".* Но царь своими глазами не видел молодого террориста, или обезумевшую толпу на Ходынском поле; он не видел расстрелянных безоружных людей в Прибалтике или же заколотых, разорванных надвое детей во время погромов (если говорить только об одних детях).

Самый ужасный погром произошел в Гомеле в 1905 году.

Витте умудрился сделать расследование, обнаружившее, что погром был организован тайной полицией; однако вся реакция Совета Министров свелась к предложению уволить одного ответственного чиновника, некоего графа Подгоричного.

Николай, имевший власть над жизнью и смертью своих подданных, написал на полях протокола этого дела: "Все это меня не касается"...**

Однако погромы его касались; когда ему о них докладывали, он говорил, что он всегда будет снисходителен к русским, совершавшим такого рода преступления. И действительно, в Министерстве Юстиции существовали специальные формуляры для такого рода "снисхождений"; нужно было только вписать свое имя в документ и послать его царю для резолюции. И этим способом вышеупомянутый Подгоричный был переведен на другую должность... с повышением!

Нам говорят, что Николай был душой двух Гаагских конференций, созванных в 1907 и в 1912 гг. На этих конференциях были приняты важные решения, касающиеся международного арбитража, правил ведения войны, а также рассматривались возможности всеобщего мира.

Но Николай не предотвратил бессмысленную русско-японскую войну, хотя для этого достаточно было одного росчерка царского пера. Он позволил вовлечь себя в эту войну клике придворных, защищавших свои интересы на Дальнем Востоке (107) и убедивших его, что короткая, победоносная, не разорительная война необходима, чтобы вновь воодушевить народную преданность монарху.

Граф Витте пробует найти качества у царя; усилия его рушатся с самого начала. "Правитель, пишет Витте, на которого нельзя рассчитывать, так как завтра он может аннулировать то, что он утвердил сегодня. Его отличительная черта - бесхарактерность; пусть он и благожелателен, и не глуп, но возможно ли с таким недостатком быть самодержцем русского народа? Трудно удержаться, чтобы не задать себе вопрос: каковы могли быть его достижения при наличии такого недостатка, как бесхарактерность?"

Как мог Витте, человек исключительно энергичный, способный и проницательный, не презирать Николая и как мог Николай не чувствовать неловкости в присутствии Витте, или же какого бы то ни было человека, обладавшего сильной волей и талантом?

"У императора была привычка даже в официальных документах называть японцев "макаками", пишет Витте, англичан он обзывал жидами: "всякий англичанин жид", любил он повторять; Его Величество также заявляло, что русские, в конечном счете, одержали над японцами большую победу".

В общем, определение Витте "царь не глуп" можно приравнять к тому, что принято называть: "не большая умница - но и не малый дурак".

Как мы уже видели, Витте приходил в ужас от восторженной поддержки Николаем таких организаций, как Союз Русского Народа или Союз Архангела Михаила. Но Витте никогда не видел знаменитых теперь дневников Николая, опубликованных после революции 1917 г., ставшими историческими документами исключительной важности.*

Редактор французского перевода этих дневников суммирует их содержание следующим образом: "Маленькие ежедневные записи (самые незначительные и глупейшие наравне с самыми важными и мрачными событиями)", занесенные вперемежку... подробные описания охотничьих трофеев, перечисленные с детским тщеславием в то время, как из Мукдена и Цусимы поступают самые прискорбные донесения. (Под Мукденом (108) японцы разбили русскую армию, а в Цусиме они потопили почти весь русский балтийский флот, посланный чуть ли не вокруг света, чтобы их атаковать.

Вот несколько образцов записей в дневнике царя во время русско-японской войны: "20-ое апреля 1904: во втором часу ночи я отправился на охоту и убил двух фазанов; я вернулся в 5 ч. утра; дождь шел всю ночь, и также в течение дня, но было жарко...".

"...21-ое апреля (после донесения генерала Куропаткина, главнокомандующего на Дальнем Востоке, об особо тяжелом поражении) - Печальные, горестные известия - погода была облачная и дул сильный ветер; я вспоминаю сегодня из моего детства распространенный в нашем кругу каламбур: Куроки был командующим японской армией - мы говорили о Куропаткине: "Куроки пакт ин" - Куроки его ловит (игра слов на немецком языке.).

Читая дневники у меня было странное чувство - какая-то досада, как бывает от неразрешенного вопроса. Однажды вечером я услышал по радио: "не отходите от приемника, сейчас будут передавать сводку о погоде", и тут все для меня прояснилось: во всех тех случаях, когда Николай в своих дневниках не упоминает о погоде, мне смутно казалось, что я был невнимателен и чего-то не дочитал. И я перечитывал во второй раз. "Мама вернулась из Дании; в крепости отслужена была панихида по моему незабвенному отцу; десять лет прошло со страшного дня его смерти и как все теперь усложнилось! Как все теперь стало трудно! - но Бог милостив и, после ниспосланных нам испытаний, последуют спокойные дни" (Николаю тогда было 36 лет).

...21-ое октября - на дворе хмуро и холодно, в 11 ч. я отправился в церковь; потом я принял Мирского (министра внутренних дел), я с ним прошелся, а в 6 ч. принял Коковцева (министра финансов) - много читал, обедал у себя в спальне. Наступление наших войск приостановлено японцами, кажется наши потери велики".

"...27-го апреля 1907 г. (к этому времени, после неудавшейся революции 1905 г., в стране, по всей видимости, царило (109) послушание и смирение). Ночь была ясная, с заморозком; я убил двух фазанов; их было много и все они бегали очень перепуганные". Не слишком прозорливый пророк уже тогда мог сказать, что фазаны лучше понимали положение вещей в стране, чем царь.

Приблизительно десятью годами позже, уже к апокалипсическому концу первой мировой войны, когда армия начала разлагаться, а вся страна, несчастная, голодная, возмущенная некомпетентностью и коррупцией придворной камарильи и подобострастных министров, на поводу у Распутина, готова была к революции, императрица писала мужу: "о том великом и прекрасном, что ожидает его в его царствовании". "Теперь настали времена для сильной власти", "ты только больше верь в нашего друга (Распутина) - он хранит тебя". "Натяни крепче вожжи - я, как стена, стою за тобой". "Россия любит чувствовать кнут" ..."Слушайся меня, то есть нашего друга". "Будь Императором, Петром Великим, Иваном Грозным, Императором Павлом - раздави их всех...".