Морис Самюэл - Кровавый навет (Странная история дела Бейлиса)

Однако, именно по этой причине, покровитель Голубева Замысловский (самый способный из всех прокуроров выступавших на процессе) хотел, чтобы объявлено было публично, что вот идеалист-революционер, провозглашавший о своей любви к простому народу... получал деньги от Охраны... Он тем более этого хотел, что понимал - Махалин, после Караева, был самым опасным свидетелем для обвинения. Замысловский своего не добился и чуть ли не покинул процесс.

5.

Когда Бразуль в январе 1912г. напечатал свое бессмысленное обвинение против Миффле и членов семьи Ющинского, это нисколько не повлияло на планы администрации назначить начало процесса на 25-ое мая. Но положение круто изменилось, когда в начале мая Бразуль стал печатать в "Киевской Мысли" целый ряд статей, в которых он обвинял Чеберяк и Тройку.

Администрация вдруг столкнулась с убийственным фактом, что защита по-видимому попала в самую точку, и возможно, имела непреложные улики против людей, бывших и у (153) обвинителей на сильнейшем подозрении. Начались лихорадочные совещания между Киевом и Петербургом тем более, что тут еще прибавлялись опасения губернатора Гирса и министра внутренних дел Макарова: вероятное оправдание Бейлиса повлияет на предстоящие выборы. В конце концов, открытие процесса 25-го мая было отменено и все судопроизводство возвращено государственному прокурору.

Поведение Иванова вполне соответствовало степени испуга администрации; он призвал к себе Бразуля и жестоко его изругал за то, что тот губил всю вложенную им (Ивановым) работу в дело Бейлиса.

6.

В течение второго предварительного следствия начавшегося немедленно после того как первое было аннулировано, администрация стала неистово искать новых улик. Имевшийся у нее в руках материал состоял из показаний мужа Чеберяк 20-го декабря 1911 г. о том, как за несколько дней до убийства, его сын Женя прибежал домой и рассказал, как Бейлис прогнал его и Андрюшу со двора кирпичного завода.

Это заявление было сделано через четыре месяца после Жениной смерти, и мы уже видели как администрация к нему отнеслась. Снова начавшийся допрос Веры Чеберяк сначала ничего нового не дал, но 10-го июля 1912-го г. т.е. через 11 месяцев после смерти сына, она вдруг вспомнила, что Женя, умирая ей сказал что в утро убийства, он и Андрюша пошли на кирпичный завод и что Бейлис Андрюшу утащил.

До тех пор, Вера общим числом дала пять показаний до и после Жениной смерти, и она никогда даже не намекнула на такой первейшей важности факт. Ей потребовался целый год, чтобы о нем вспомнить! Затем последовало второе не менее ловкое проявление вернувшейся памяти Чеберяк, на сей раз исполненное маленькой Людмилой, единственным ее ребенком, оставшимся в живых.

11-го Августа 1912 г. т.е. через год и пять месяцев после убийства Андрюши, девочку привели на допрос к новому (154) следователю Машкевичу присланному из Петербурга чтобы заменить Фененко. К этому времени Людмиле минуло девять лет, что означает, что ей было семь с половиной когда описываемый ею инцидент будто бы произошел.

Она заявила, что в день убийства, около восьми часов утра Андрюша пришел к ним на квартиру и предложил Жене пойти кататься на глиномешалке; она, младшая сестра Валя и еще несколько детей, включая дочку сапожника Наконечного (того самого честного соседа, по собственному почину мужественно вмешавшегося и заставившего фонарщика на очной ставке у следователя отказаться от поклёпа на Бейлиса).

Официальный рапорт заявления Людмилы был зарегистрирован следующим образом: "дети пролезли через щель в заборе во дворе завода и стали кататься на глиномешалке; вдруг они увидели Бейлиса и еще двух евреев направлявшихся к ним и они бросились бежать, но Бейлис успел схватить Андрюшу и Женю. Жене как-то удалось вырваться, но Андрюшу два еврея стали тащить к печи. Ее сестра Валя, самая маленькая, когда убегала была позади других детей и тоже это видела".

Теперь читатель имел уже возможность познакомиться со всеми уликами собранными против Бейлиса ко времени открытия процесса; весь остальной материал оглашенный на суде состоял из неопределенных слухов и подоплеки касающейся его происхождения. Тот факт, что Бейлис занимался распределением мацы при жизни старого Зайцева был разработан в качестве косвенных дополнительных улик. Обыкновенное шило употреблявшееся шорниками, неизвестно кому принадлежавшее, и во всяком случае непригодное для кровопускания было представлено как орудие убийства.

В течение двух дней весь состав обвинителей тяжело работал, стараясь впутать в убийство торговца сеном и соломой Шнеерсона (главным образом, потому что его однофамильцами были члены знаменитой семьи раввинов). На суде также было указано, что когда дети Чеберяк ходили к Бейлисам покупать молоко, они пугались встречавшихся им там евреев в "заграничной одежде". Такому факту обвинители тоже умудрялись придавать значение и их не останавливало, что у Бейлиса в (155) 1911 г. уже не было коровы, он ее продал годом раньше, чтобы иметь возможность заплатить за правоучение своего сына.

Значит, к Бейлису приходили евреи одетые в заграничную одежду и пугали христианских детей, и хотя это далеко еще не приравнивалось к тому чтобы их убивать и пить их кровь - все-таки это что-то прибавляло к общей картине. На суде было еще много представлено такого же хлама, все более и более невероятного и совсем не относящегося к делу, доказывающего только отчаянное положение администрации и отсутствие изобретательности у прокуратуры.

(156)

Глава двенадцатая

ОБВИНИТЕЛЬНЫЙ АКТ

Для того чтобы читатель мог полностью оценить всю степень разложения внесенного Щегловитовым в судебное производство, а также роль официальных лиц в заговоре против Бейлиса, мы должны рассказать о существовавших в России более полвека тому назад законах, касающихся судебной процедуры.*

Человек, заподозренный в преступлении, препровождался полицией к судебному следователю. Если после дальнейшего расследования его задерживали, это означало, что по заключению следователя, есть основание для судебного дела и в этом случае государственный прокурор приступал к составлению обвинительного акта. Затем обвинительный акт передавался в обвинительную палату апелляционного, суда (вернее, в судебную палату) в составе пяти судей. Эти судьи были последней инстанцией, окончательно решавшей должен ли обвиняемый предстать перед судом, и решали они это без заслушивания свидетелей, а на основании представленного им материала.

Мы должны теперь более подробно описать некоторую особенность русского судопроизводства, имеющую отношение к нашему повествованию: если преступление было такого рода, что жертва или же ее наследники могли предъявить иск и требовать денежной компенсации с преступника, они имели право приглашать частного адвоката в помощь государственному прокурору. Государственный прокурор и частный адвокат работали независимо друг от друга, но цель у них была общая - добиться осуждения подсудимого.