Морис Самюэл - Кровавый навет (Странная история дела Бейлиса)

Но так именно и случилось. Что же касается властного характера этого вмешательства, то о нем можно судить по той быстроте, с которой киевская администрация реагировала.

15-го апреля - в день, когда собрался совет Союза Русского Народа Павлович был освобожден. Киевская жандармерия,* ветвью которой является политическая полиция - Охрана - совместно с канцелярией прокурора, сообщили в Петербург, в департамент полиции и, одновременно, в министерство юстиции, что дело против Павловича прекращено.

Ничего особенно важного все еще не произошло; студент Голубев только показал киевской администрации кто он такой и что с ним надо считаться. Его организации продолжали свои обвинения в ритуальном убийстве. Однако судебное дело, связанное с таким обвинением, пока все еще являлось только фантазией кучки умалишенных.

4.

Мищук, глава киевской сыскной полиции (уголовной, не политической - не надо ее смешивать с жандармерией и Охраной) сразу же лично приступил к расследованию убийства Ющинского. Тогда листовки с обвинением в ритуальном убийстве еще не были распространены, и, во всяком случае, он никак не мог предвидеть, что эти листовки, вместе с (19) правительственной диверсией и обструкцией, повлекут за собой, для него, такие тяжелые неприятности.

Некоторые выводы Мищук мог бы и даже должен был сделать из своего разговора с Чаплинским, обер-прокурором киевской судебной палаты за несколько дней до неожиданного освобождения Павловича. Чаплинский, один из самых важных, власть имущих местных чиновников, предупредил Мищука, отвечая на его вопрос, будут ли Павлович и организация Двуглавого Орла привлечены к ответственности: "Всякий, кто столкнется с Черной Сотней, навлекает на себя неприятности: лучше сохранять с ними хорошие отношения - примите это к сведению".*

Чаплинский был известен как карьерист pur sang и оппортунист; поскольку он мог себе позволить иметь принципы, он был просто антисемитом, но он превращался в ярого антисемита, как только его принципы совпадали с продвижением по службе.

Будучи умнее Мищука, он решил принять выжидательную позицию, чтобы определить до каких пределов центральное правительство будет поддерживать Голубева. Приказ из Петербурга об освобождении Павловича был для него указанием, что местная пропаганда, обвиняющая евреев в ритуальном убийстве Ющинского, вызвала сочувственный интерес в самых высоких кругах.

Приказ пришел 15-го апреля, а 17-го апреля петербургская реакционная газета "Русское Знамя"** потребовала, чтобы евреи, убившие Ющинского для своих ритуальных потребностей, были найдены. А еще через день крайне правые депутаты внесли запрос в Думу с критикой правительства, за промедление в преследовании еврейских "виновников в киевском ритуальном убийстве".

Все эти сигналы насторожили Чаплинского в отношении важных, развертывающихся событий, таивших в себе большие для него возможности.

Таким образом, Чаплинский, подобострастно сотрудничая с министром юстиции Щегловитовым (центральной фигурой в высших правительственных кругах) становился ведущей фигурой киевской конспирации.

(20) Не обращая внимания на предупреждения, не замечая тревожных сигналов, Мищук честно исполнял свою работу: его подозрения падали на Андрюшину семью, по внешним своим признакам спокойную и честную, и на Веру Чеберяк, мать Андрюшиного друга, женщину с плохой репутацией.

Ходили слухи, что Андрюша был наследником капитала, состоявшего под опекой, и что в случае его смерти это наследство переходило к его родителям. Дружба Андрюши с Женей Чеберяк бросала тень на Андрюшиных родителей; казалось очень странным, что в то утро, когда произошло убийство, Андрюша, пропустив школьные часы в единственный этот раз, почему-то отправился навестить своего приятеля; похоже было на то, что его туда послали.

Мищук сразу же арестовал Андрюшиных родителей, а также других его родственников, включая и бабушку; их держали под арестом две недели, и все это время с ними плохо обращались; мать его, беременную на 5-ом месяце, допрашивали целыми часами; ей было отказано в ее просьбе присутствовать на похоронах сына, хотя бы под стражей, с другими родственниками обращались так же грубо.

Ничего из всего этого не получилось; алиби родителей оказалось стопроцентным, остальные родственники, ничего существенного не могли сказать, а "наследство" оказалось праздной сплетней.

Мищук также стоял за то,, чтобы арестовать Веру Чеберяк; квартира ее уже давно была пристанищем для воров и убийц; однако, ей удавалось за одним только исключением, о котором будет сказано ниже,* не попадаться в лапы полиции. За два дня до убийства Андрюши, 10-го марта 1911-го года, полицией был сделан налет на ее квартиру в поисках краденого товара. Был ли обыск сделан, потому что полиция получила указания, или же она действовала по рутине, никогда не удалось установить; очень возможно, что этот обыск был следствием обыкновенной рутины, так как в Киеве, в течение всего февраля и частично в марте, было совершено такое множество краж и взломов, что полиция вынуждена была проявить необычную энергию.

Во время обыска у Чеберяк краденых вещей не нашли; (21) Мищук не видел никакой связи между убийством Андрюши и этим обыском, произведенным за два дня до убийства. На самом же деле эта связь существовала, но надо было быть более способным человеком, чем Мищук, чтобы эту связь определить.

Мищук не арестовал Чеберяк по очень простой причине: Чаплинский, следивший вместе со студентом Голубевым, со все возрастающим беспокойством за его действиями, помешал ему это сделать.

Он запретил ему арестовать Чеберяк, и также сделал Мищуку повторное предупреждение: "Зачем это вы напрасно преследуете невинную женщину?"* - Все, что Мищук мог сделать, это вызвать Чеберяк к следователю для допроса.

У Голубева и Чаплинского были разные причины для беспокойства: Голубев хотел, чтобы поиски убийц происходили исключительно в еврейской среде. Желания Чаплинского были более сложными; в то время он еще не был членом конспирации, т.к. он еще не знал, как далеко в Петербурге пойдут; хотя желания министра юстиции Щегловитова были очевидны, все же он видел в данном случае мало возможностей засудить еврея по обвинению в ритуальном убийстве. Все прежде сделанные в этом направлении попытки не удались; правда, это было еще до "эры" Щегловитова. Если только правительство будет готово сотрудничать, а главное, если царь выразит благосклонную заинтересованность, все, на этот раз, может обернуться иначе.

В предвидении такого оборота дела, первой задачей Чаплинского и его сообщников было найти убийц, а затем на время укрыть их, на всякий случай. Если же, впоследствии, в Петербурге решат остановить конспирацию, Киев немедленно обнаружит убийц, и таким образом, никто не пострадает; если же Петербург слишком промедлит и скомпрометирует себя - Киевская администрация сможет показать, что она действовала по приказу.