Дмитрий Хмельницкий - Союз звезды со свастикой. Встречная агрессия (сборник)

С другой стороны, письмо М. М. Литвинова не подтверждает положения «Фальсификаторов истории» о том, что в итоге Мюнхена «дело шло к полной изоляции Советского Союза». Тревожило Литвинова другое – усилившаяся тенденция СССР к самоизоляции из-за ничем не оправданного добровольного сужения сферы деятельности собственной дипломатии (до Второй мировой войны СССР имел дипломатические отношения с 30 странами).

Нити внешней политики все больше сосредотачивались в Кремле. Про советскую дипломатию того времени В. М. Молотов говорил: «все было в кулаке сжато у Сталина, у меня», дипломатия была «очень централизованной»123. С обострением международного положения в послемюнхенский период Сталин, этот, по молотовской характеристике, «величайший конспиратор», максимально засекретил свои намерения в области внешней политики. Исследователь механизма политической власти в СССР пришел к выводу, что после Большого террора он посвящал в свои планы лишь отдельных членов Политбюро, превратившегося, в лучшем случае, в совещательный орган124. Показательно, что в опубликованном сборнике документов о сталинском Политбюро в 30-е годы интересующий нас послемюнхенский период представлен всего лишь двумя постановлениями по вопросам внутренней жизни (от 24 и 27 ноября 1938 г.)125. Весь комплекс так называемых особых протоколов Политбюро все еще остается в недоступном для историков «ведомственном» Президентском (Кремлевском) архиве126. К сказанному надо добавить сохраняющуюся советскую традицию сокрытия документов, связанных с советско-германским пактом127.

То тут, то там мы находим косвенные подтверждения тайных советско-германских контактов на уровне Сталин – Гитлер, о которых говорится в документе «Подлинное толкование Мюнхена». А. М. Некрич, много занимавшийся советско-германскими отношениями в связи со Второй мировой войной (достаточно напомнить о его книге «1941. 22 июня», за которую он был исключен из партии и вынужден был эмигрировать из страны), писал о непреходящей сталинской ориентации на Германию, которую он проводил «не прямо, а исподволь»128. А. С. Черняев, в бытность помощником М. С. Горбачева, в одной из докладных записок о пакте упоминает ссылки иностранной печати «на кое-какие документы насчет заигрывания Сталина с Гитлером задолго до 1939 года» 129 . В частности, Сталин действовал через своего доверенного лица советского торгового представителя в Берлине Д. Канделаки, неоднократно передававшего Я. Шахту, Г. Герингу и другим высокопоставленным немцам сигналы о готовности Кремля вступить в переговоры об улучшении взаимных отношений 130 . Все это находит подтверждение в воспоминаниях резидента советской разведки в Западной Европе В. Кривицкого 131 .

Сведения и слухи о тайных советско-германских контактах умножились в послемюнхенский период. Так, в последних числах ноября 1938 г. посольство США в Варшаве и их миссия в Бухаресте одновременно сообщили в Вашингтон о тайном немецком предложении Советскому Союзу, переданному по частному каналу, заключить пакт о ненападении, а в первом сообщении речь шла также о предложении договориться о разделе сфер влияния132. В опубликованных по окончании войны мемуарах государственного секретаря США К. Хэлла подтверждается, что американцы обладали этой информацией с конца 1938 г.133 В начале следующего года французский посол в Берлине Р. Кулондр (переведенный туда из Москвы) спрашивал у А. Ф. Мерекалова, действительно ли имеют место признаки сближения СССР с Германией, как об этом пишет за последнее время печать134.

Во всем этом мало удивительного, учитывая постоянные советские заявления на самом высоком уровне о готовности к урегулированию отношений с Германией. После заключения пакта В. М. Молотов не скрыл того, что советское правительство «и раньше» считало желательным улучшить советско-германские политические отношения 135 . Но Гитлер не спешил, впрочем, как и Сталин. До поры до времени ему было выгодно разыгрывать антисоветскую карту так, как он это сделал в Мюнхене.

Одно из проявлений тайны, окружавшей советско-германские отношения, немецкий историк И. Фляйшхауэр усматривает в том, что Сталин лично контролировал вопросы этих отношений. При этом она ссылается на «псевдомемуары Литвинова» – Notes for a Journal (Записки для дневника), в которых говорится, что с января 1939 г. М. М. Литвинова лишили прямого доступа к советскому представительству в Берлине, потребовав от полпреда докладывать непосредственно Сталину136.

Рассекреченная ныне «особая папка» подкрепила предположение немецкого историка. Опубликованные в Лондоне в 1955 г. «Записки для дневника» действительно принадлежат М. М. Литвинову. Из донесения председателя КГБ СССР И. А. Серова правительству мы узнаем, что сигнальный экземпляр книги был добыт резидентурой КГБ в английской столице еще до ее выхода в свет. Жена Литвинова, Айва Вальтеровна, будучи допрошена в КГБ, сообщила, что при отъезде из США Литвинов (где он был полпредом в 1941–1943 гг.) оставил свои записи, «наподобие дневника (напечатанные на пишущей машинке)», которые она передала на хранение американскому журналисту Дж. Фриману. Не исключено, говорилось в донесении, что эти записи использованы в книге, содержание которой характеризовалось КГБ как «антисоветское»137.

Изучение опубликованной переписки М. М. Литвинова с полпредством СССР в Берлине за январь-март 1939 г., ограничивающейся четырьмя сравнительно малозначительными документами138, скорее подтверждает, нежели опровергает вышесказанное о личном участии Сталина в советско-германских контактах, начиная с осени 1938 г.

Международную ситуацию, созданную Мюнхеном, сталинское руководство постаралось обратить в свою пользу.

Конечно, с одной стороны, оно не смогло скрыть своей досады тем, что Германия снова уклонилась, по выражению журнала «Большевик», «от испытания огнем и мечом». Уступчивость Запада снова позволила Гитлеру выйти из кризисных ситуаций без потерь и даже укрепиться в намерении продолжить политику шантажа и угроз. Последний раз это случилось, по словам журнала, на конференции в Мюнхене, где «ни Чемберлен, ни Даладье не захотели, чтобы фашизм подвергся разгрому; поэтому они и предпочли произвести нажим на Чехословакию, чтобы принудить ее к капитуляции»139. Так капиталистические противники СССР вновь ушли от того, чтобы напрямую скрестить шпаги.

Но с другой стороны, неучастие Советского Союза в мюнхенской сделке за счет Чехословакии дало ему преимущество, и не только моральное. Эпицентр политико-дипломатических событий в послемюнхенский период чем дальше, тем больше смещался на Восток, превратив вскоре советскую столицу в дипломатическую Мекку предвоенной Европы.