Андрей Губин - Молоко волчицы

Мигом из перелеска вышло облако, уронило холодные капли. Трава влажно запахла. Пастух набросил на голову и плечи пустой мешок, притулился в пещере. Медленно движется стадо, выше и выше. Яркая солнечная зелень отлогого дна глубокой балки — прекрасный корм, коровы замедлили ход. Голубеет терновник в расщелинах серебристо-желтых скал. Сопредельная скалам маложизненная долина на горах с редкой суровой травой. Долина усеяна ржавыми каменьями в тысячелетних язвах лишайника. Ветер гонит неспешно и неостановимо отары страшных живых облаков — причудливо рождают они глазу изображение морей, городов, зверей неведомых и богов незнаемых. Грозно движутся тучи — рядом. Выше туч обрывистые вершины, как груды сырой синьки. Над ними изломанная цепь снежного хребта. Царствуют над миром рафинадно белые шатры великой Шат-горы. Она тоже близка, но недоступна. От горного величия пастух смущается душой, понимает свою человеческую ничтожность и в робости гонит коров вниз, к земле, к людям — страшат обители одиночества.

Час успокоения подошел. Под зеленым взгорьем задремало насытившееся стадо. Лежит на мешке и пастух. От темной дубравы тянет прохладой, стариной, волчьими сходками. На пастушеских тропах вечная новизна природы. Пастух — древнее святое ремесло. Хотя спокон веку в пастухи шли наибеднейшие, недалекие и незадачливые, но того богатенькие не знают, что пастух — царь в своей вотчине и вотчина эта беспредельна. Нелегко тут в холода, туманы, дожди, зной и бескормицу. Зато весело ходить поздней осенью по дворам, собирая посильную дань монетами, зерном, кругами масла. Зато радостью вспыхнет сердце, когда дальние пригорки вдруг расцветут маками — бабы в алых шалетках идут на стойло доить коров в обед. Тут пастуху праздник. Есть с кем перекинуться словцом, а слова в поле дорого стоят. Бабы несут ему и пышку на сметане, и кружку толченной с салом или выжарками картошки, еще теплой, пахнущей печью, пару увесистых яблок, а молочко парное рядом — умирать не надо. Глеб пасет скотину Трофима Пигунова, но он себе не враг, смекалкой бог не обидел, в стаде ходят десятка полтора и чужих коров отменных хозяев, доверяющих ему. Атаманша Лукерья Гарцева и та гоняет коров к внуку «есаула». Старые казачьи песни, что тихо напевают бабы на стойле, мешаются в крови пастуха с близкой синевой неба, ковыльным ветром, ароматом могучих цветов. Странное волнение слабит плечи парня — теснит, пугает и томит красота горного мира. Рядом с этой красотой станица мизерна с ее плачем и смехом, мгновенным счастьем и долгим дымом забот. Однако волнение пролетает скоро, как ветер, как облака, и к вечеру мысли у пастуха другие. Вечером он входит в станицу, как запыленный путник после многолетних странствий в пустыне входит в златоверхий, с червонным пеньем колоколов, богатый, сказочный город, привидевшийся еще в детских снах. Но до вечера пока далеко.

С обеда погнал скотину в сады, на водопой. Тут тихо, светло, грустно. Одиноко краснеют забытые яблочки на ветках. Тянутся паутинки. Тяжело машут крыльями вороны. Глеб насшибал яблочков и чуть не наступил на позднюю гадюку — припозднилась, богом выделен некий день, когда все подземные существа уходят в норы на зиму. Змея вяло повела граненой головкой, попыталась скрыться. Увы, пастух размозжил ее голышом-булыжником и бросил в речку. Напоив коров, двинул стадо на Яблоньку, на огороды. Там капустные листья, мелкие бураки, сырые обмолоченные шляпки подсолнухов. Коровы у него сытые, гладкие. Особо, с руки подкармливает свою Зойку и обещанных за пастьбу бычат. Голуби-дикари, струнно протрещав крыльями, вспорхнули из-под ног. Ползком добрался Глеб до балочки, промочил ноги, прицелился, но по косогору бежала лиса с птицей в зубах — парень засуетился и промахнулся.

Побегав за лисой по мочагам, плюнул и сел вырезать свистки и дудочки из ивы, ребятишкам.

Синеет седой Бештау в белом башлыке тучки. Пахнет вялым листом, поздней ежевикой, вишневой корой. Мягкий солнечный свет. Быстро бегущие по земле тени облаков. Прозрачные дали. Печаль. Сладко думается пастуху о будущем. Он уже мечтает о земле и семье. Ухажерок у него, считай, еще не было, и поэтому в думах он представляет на своем дворе ближайшее воспоминание — Марию Синенкину, которая не умела и крохточку утаить от людей. Думать все позволено. И вот она провожает его спозаранок в степь, вечером встречает, моет, кормит, ласкает. Скорей бы зима — время свадеб. Но день течет медленно, как ход туч или стада. Чтобы скоротать время, пастух придумывает себе разные промыслы. Он всегда походя рвал ягоды, ловил рыбу, плел на продажу сапетки, собирал аптекарю важные травы и корни. Однажды после громового с молоньей ливня обнаружил в пенном яру огромный череп. Рысью бежал к дому пристава, где жил Арбелин-князь, раскапывающий кости. «Динотерий из миоцена!» — восхищенно сказал князь и дал Глебу золотой. Попутно обмерял голову казака — и это удовлетворило его: «Долихоцефал!» [2] Длинноголовый, ариец .

К минеральному ключу подошел зверовидный бугай. В три глотка осушил родничок, подождал, пока наберется снова, опять выпил. Помахивая хвостом, отошел, заел соленую воду свежей травкой и только хотел лечь на припеке, забунил, шумно нюхал и рыл землю — учуял кровь. Коровы тревожно подмыкивали своему повелителю. Спокойными оставались лишь холостые бычата. Выложенные, они не узнают ни радостей любви, ни крови сражений, ни страха смерти. Их удел ярмо. У них и рога похожи на коровьи. Глеб отогнал недовольного бугая от травы и поднял с земли бычий рог, след недавней схватки, и стал чистить его — янтарно-зеленый с белым концом рог могли купить виноторговцы или чеканщик Федосей Марков.

Полдничая, Глеб присмотрелся к Маньке — корова начала телиться, а хозяева считали, что срок через день. Отогнал коров, принял теленка, помог Маньке опростаться, закопал «место» — утробный мешок теленка. Приказал Цыганке, волкопесьей суке, гнать стадо, сам пошел передом с теленком на плечах. Манька жалобно трусила за пастухом.

Солнце шло на закат. Солнце всходит — пастух с ума сходит, солнце садится — пастух веселится. С полей тянулись возы с красной соломой, картошкой, кукурузой, с цурпальями трескучего подсолнечника — на топку. Когда стадо, переплыв речку, вошло в станицу, полная луна выкатилась на востоке. Поднимался вечерний туман, заволакивал сады и хаты. Мычали коровы, избавясь от опеки строгого пастуха. Блеяли овцы и козлята, расходясь по закутам. Бабы собирали на улицах горячий навоз в ведра, толковали, скоро ли вернутся казаки со службы, — бабушка Маланья пользовалась слухом, что возвращаются.

Вышла хозяйка, осмотрела теленка и поднесла пастуху чарку водки за труды.