Игорь Курукин - Персидский поход Петра Великого. Низовой корпус на берегах Каспия (1722-1735)

Похоже, что императрица была настроена решительно и поступила так, как подсказывал ей в записке фельдмаршал В.В. Долгоруков. Рескрипт от 6 апреля 1731 года «апробовал» представленный проект договора и приказывал Левашову и Шафирову в случае, если части в Гиляне могут быть отрезаны от других российских владений, покинуть Решт даже при отсутствии ратификации трактата и уходить «от Куры реки к Баке и далее… по особливому нашему к персицкому государству имеющему доброжелательству» {938} 938 АВПРИ. Ф. 77. Оп. 77/1. 1732. № 4. Л. 27-27 об. . Долгожданное известие о ратификации было воспринято в столице с облегчением; новый указ, посланный в сопровождении ратификационных грамот, повелевал командующему уходить из Гиляна без всяких осложнений «и тамошних людей в неволю не брать и не вывозить» {939} 939 См.: Там же. Л. 53 об. .

Но Левашов в Реште не спешил. 30 апреля 1731 года от Аврамова поступили сведения о том, что иранцы «не в бодроство приходят, но более слабеют от своего непорядочного состояния, а впредь надежды их никакой подаваемой не имеется»: «Сурхай из Шемахи к Гяндже прибыл с войски своими немалыми и держит турецкую сторону, слышно, что шах убирается в Исфаган или Казбин, все оставляя в Тебризе и прочие места в своей слабости и бессилии». Переговоры продолжились, поскольку в Решт в июле вернулся Мирза Ибрагим вместе с Юрловым и Аврамовым.

Обстоятельства, однако, изменились. Во-первых, шах Тахмасп ратифицировал трактат, но включил в него пункт о предварительной «отдаче» Лагиджана и вычеркнул упоминание о пятимесячном сроке передачи провинций и седьмую статью об амнистии для служивших русским гилянцев («прощение» провозглашалось отдельным указом, который можно было отменить или трактовать в нужном смысле) и не желал возвращать этот «артикул» в текст договора. После представлений по этому поводу Мирза Ибрагим впал в «великую конфузию». Во время очередной неформальной «подсылки» переводчик Муртаза Тевкелев уговорил его отступиться от немедленной передачи Лагиджана и Кутума; но посол откровенно боялся возвращаться с новым текстом договора к своему повелителю, тем более что российские дипломаты устранили из текста упоминание о турках как общих «неприятелях» {940} 940 Доношение Левашова и Шафирова Анне Иоанновне от 8 сентября 1731 г. см.: Там же. 1731. №7. Л. 162-173 об. . Шафиров же нервничал и в своих донесениях высказывал опасения, что твердость его коллеги грозит «всеконечным разрывом всех у нас чинимых с шахом трактатов, и впредь можем у них весь кредит потерять» {941} 941 РГДА. Ф. 15. Оп. 1.№41.Л. 13. .

Во-вторых, изменилось положение самого шаха. Пока Надир был занят осадой упорно сопротивлявшегося Герата, Тахмасп начал военные действия против турок. Он хотел сам отвоевать у них Ереван и Нахичевань, однако в апреле 1731 года иранские войска были разбиты под Ереваном и отступили к Тебризу; другая турецкая армия в это время двигалась на Хамадан. В начале сентября Тахмасп поспешил туда, покинув Тебриз, но в сражении 5 сентября был разгромлен и с остатками своего воинства отступил к Казвину. Жители лишенного укреплений Тебриза оставили город, и он был занят турками.

Левашов не зря платил своим агентам — он отмечал в доношениях, что «повсюды шпионы от нас непрестанно отправляютца». Армянин Мурад Аврамов сообщал из ставки шаха, что в поражении виноват сам монарх, который с перепоя («от шумства») бросил несколько отрядов на все турецкое войско. Официальное извещение о победе, присланное Ахмед-пашой из Багдада, командующий сверил с донесением другого своего шпиона из турецкого лагеря. Кулла Гамет Хаджимугаметев сообщал, что нетрезвый шах скакал по лагерю и велел палить из пушек, радуясь скорому миру, а турки приняли эту канонаду за начало военных действий и пошли в атаку {942} 942 См.: АВПРИ. Ф. 77. Оп. 77/1. 1731. № 7. Л. 203 об., 221 об. .

Разночтения в деталях не отменяли главного — войска шаха были разбиты, и турки вновь заняли Хамадан, Керманшах, Тебриз. От посланных в Тебриз подполковника Юрлова и Аврамова поступили ведения о том, что иранцы «не в бодроство приходят, но более слабеют от своего непорядочного состояния, а впредь надежды их никакой подаваемой не имеется». Переговоры замерли, но Левашов и Шафиров делали все от них зависящее, чтобы побудить министров Тахмаспа (к ним был отправлен Аврамов) не допустить мира с турками и вновь поставить Тахмасп Кули-хана во главе персидской армии, несмотря на его недавние угрозы. Шахские придворные боялись Надира и именовали «большим дияволом»; Левашов в донесениях называл его «степным зверем», но срочно послал в его лагерь муллу Хасана и рештского «писаря» Агу Эмина. Мулла официально должен был «обнадежить» выскочку в «склонности» к нему российской государыни как к единственному в Иране «доброму воину и благонамеренному оборонителю своего отечества», а неофициально — выяснить, намерен ли тот «вступаться за шаха или искать своих выгод» {943} 943 См.: Соловьев С.М. Соч.: В 18 кн. Кн. 10. С. 269-270. .

К тому времени командующий от посланного к Надиру под видом «индейского дервиша» агента Хаджи Мухиба Мугаметева уже знал о сдаче Герата. Следил он и за передвижениями шаха, прибывшего сначала в Тегеран, а затем в Исфахан. Потерпев поражение, неудачливый полководец пытался обвинить своих же ханов, которых посадил под арест, а одного из них даже велел казнить — но тот, в свою очередь, упрекал повелителя, что он первым бежал с поля боя.

Мирзу Ибрагима уговорили «возобновить негоциацию». 5 февраля Левашов сообщил: исправленный трактат, наконец, «окончен» 21 января ценой немедленной уступки Лагиджана и передачи налогов за те месяцы, пока войска еще будут находиться в Гиляне (генерал резонно полагал, что собрать их все равно не удастся); незавоеванный Астрабад и Гилян «по Куру реку» в течение пяти месяцев после ратификации трактата должны быть переданы Россией иранским властям «с единого великодушия своего, невзирая на толь многие миллионы, на воинские иждивения употребленных своих денег и на урон войск своих, от начала вступления в Персию понесенный».

Оставшиеся прикаспийские провинции были «додержаны» — российская императрица обещала «их тако ж возвратить во владение его шахова величества, сколь скоро в том безопасность усмотрится, а именно: когда шахово величество неприятелей своих, которые ныне имеются, из своих наследных провинций выгонит и в спокойное владение государство свое приведет» (что могло продолжаться довольно долго) и при условии, чтобы эти территории «ни под каким образом в другие державы отданы не были».

Российское правительство освобождало от пошлин вывозимые из России в Иран товары, если таковые покупались персидскими купцами «про обиход шаха; остальные же товары пошлиной облагались. Шах, в свою очередь, обязался предоставить российским купцам право беспошлинной торговли как на территории Ирана, так и при транзитной торговле с Индией и другими странами; гарантировал неприкосновенность имущества и личности торговцев (в том числе запрещал грабежи и хищения с их разбитых на море судов) и выделение мест для строительства их караван-сараев, складов и лавок. Кроме того, он обязывался «учинить правосудие» пострадавшим во время погрома Шемахи в 1721 году, возместить ущерб и, «доправя на тех, которые той обиде российских подданных виновны, или на наследниках их, из движимых и недвижимых имений оным учинить награждение». Наконец, отдельная седьмая статья договора гарантировала права тех местных жителей, которые «во время вступления и пребывания войск всероссийских в провинциях и городах персидских в услугах и управлении чинов и в подданстве их императорского величества всероссийского были; не имеет то от страны его шахова величества причтено быть в неверности, и не имеют оные по выступлении войск всероссийских за то претерпеть в персонах своих и имениях никакого повреждения, наказания и разорения» {944} 944 См.: Договоры России с Востоком политические и торговые. М., 2005. С. 199-206. .