Игорь Курукин - Персидский поход Петра Великого. Низовой корпус на берегах Каспия (1722-1735)

Сторонниками России в это время являлись тарковский шамхал Адиль-Гирей и аксаевский правитель. Северокумыкские (эндереевские) владетели находились вблизи российской границы, но враждовали с кабардинцами, считавшими себя царскими подданными. Буйнакский владетель Муртуза-Али, ранее получавший жалованье из российской казны на правах старшего представителя рода, соперничал с шамхалом Адиль-Гиреем и занимал по отношению к русским скорее враждебную позицию, как и казанищенский владетель Умалат. Находившийся под влиянием кайтагского уцмия утамышский правитель Султан Махмуд позволил себе напасть на российское посольство — отряд А. Лопухина {95} 95 См.: Сотавов Н.А. Северный Кавказ в русско-иранских и русско-турецких отношениях в XVIII в. С. 49-51. .

Однако и Россия должна была учитывать последствия перемены подданства, пусть даже и номинального. В «пророссийскую» Кабарду весной 1720 года вторгся крымский хан Саадет-Гирей III с сорокатысячным войском и потребовал от ее князей перейти на сторону Крыма, угрожая, что иначе он «первых знатных велит перерубить, а достальных переведет на житье на Кубань». После отказа хан разорил ряд селений, отогнал большое количество скота и провозгласил старшим князем лидера протурецки настроенной части кабардинской знати Ислам-бека Мисостова. Его противники во главе с Арслан-беком Кайтукиным укрылись в горах и обратились к царю с просьбой о помощи. В январе 1721 года они одержали победу над крымцами и их союзниками, а прибывший позднее на Терек Волынский принял у Арслан-бека Кайтукина присягу на верность России и доложил в Петербург, что «вся Кабарда ныне видитца под рукою вашего величества». Однако утверждение российского влияния в Кабарде могло вызвать опасные осложнения в отношениях с Крымом, а следовательно, и с Османской империей. В 1722 году Россия признала эти территории крымской «сферой влияния» после того, как турецкий посланник, миралем (хранитель знаков власти и султанского знамени Каладжи Мустафа-ага в марте подал императору ноту протеста, в которой требовал не строить в Кабарде крепостей, запретить российским подданным, казакам и калмыкам, ходить на кабардинцев и вообще не вмешиваться в их дела, «понеже они, подданные хану крымскому», и Петр I согласился на эти условия {96} 96 См.: Сотавов И. А.С. 42-43; Рахаев Ж. Я. Указ. соч. С. 23-24. .

Если брать в расчет распоряжение Петра I А.П. Волынскому от 13 декабря 1720 года о переносе сроков строительства крепости «при море» к «предбудущему 1722 году» [6] Согласно делопроизводственной записи оно было сделано Петром устно 13 декабря 1720 года на ассамблее у канцлера Г.И. Головкина (см.: РГАДА. Ф. 5. Оп. 1. № 17. Л. 22 об.). , то можно предположить, что уже тогда царь наметил для себя время будущего похода. Но и после начала переговоров в Ништадте он не был уверен в их благополучном окончании и в июле 1721 года писал М.М. Голицыну о предстоящей зимовке флота в Гельсингфорсе, если мира не будет {97} 97 См.: Там же. Ф. 9. Оп. 1. № 14. Л. 61 об. . Масштабные приготовления к восточной кампании могли начаться только после заключения Ништадтского договора, обеспечившего спокойствие на Западе. Нужно было в короткий срок построить транспортный флот, подготовить к походу и перебросить на юг войска, обеспечив их продовольствием, снаряжением и боеприпасами.

В ответ на призывы Волынского к «начинанию» военных действий Петр 5 декабря 1721 года шифром сообщил ему, что «сего случая не пропустить — зело то изрядно», и «довольная часть войска» уже марширует к Волге на зимние квартиры, чтобы весной по воде прибыть в Астрахань {98} 98 См.: Соловьев С.М. Соч.: В 18 кн. Кн. 9. С. 364; РГАДА. Ф. 5. Оп. 1. № 17. Л. 35. . Следующим письмом в январе 1722 года царь вызвал губернатора к себе — за усердие тому полагалась награда: 18 апреля Петр женил Волынского на своей двоюродной сестре Александре Нарышкиной.

Донесения французского посла Жана Кампредона и письмо Петра Вахтангу VI в том же 1722 году свидетельствуют о колебаниях в правящем кругу: царь писал об имевшемся «рассуждении», «чтоб сие лето еще не начинать сего дела, но токмо б вышеписанные препарации учинить, а в будущем бы году зачать, но опасались того, понеже ребелизанты персидские просили протекции турецкой, того ради поспешили, дабы хотя фут в персидских рубежах получить» {99} 99 Цит. по: Лысцов В.П. Указ. соч. С. 114. .

Очевидно, что риск новой большой войны с Турцией осознавался окружением Петра, тем более что урок проигранной кампании на Пруте в 1711 году и последующая сдача Азова и потеря позиций на Азовском море были на памяти. Однако принятие принципиального решения о вступлении в борьбу за Каспий было ускорено конъюнктурными факторами — нараставшим развалом Сефевидской монархии и угрозой захвата ее прикаспийских провинций турками. Выбор был сделан.

26 ноября 1721 года последовал указ о новом рекрутском наборе {100} 100 См.: ПСЗРИ. Т. 6. № 3856. . Зимой 1721/22 года была сформирована экспедиционная армия — будущий Низовой корпус, в состав которого входили все рода войск: регулярная пехота, драгунская конница, донские и украинские казаки, артиллерия. Для операций на приморском театре нужны были войска, имевшие опыт подобных боевых действий. Поэтому другой указ, от 2 декабря, повелел выделить из состава каждого полка Финляндского корпуса, который в течение ряда лет вел успешные десантные действия против Швеции, половину личного состава, начиная с капральств. Выделенные половины капральств были затем объединены в четыре роты, которые составили сводный, или «скомандированный» батальон, который должен был двинуться в Центральную Россию «ради облегчения здешних мест в квартирах».

Согласно доношению Военной коллегии в Сенат от 19 октября 1722 года в «низовом походе» участвовали сводные батальоны от 20 пехотных полков: 1-го и 2-го гренадерских, Воронежского Троицкого, Нижегородского, Московского, Санкт-Петербургского, Тобольского, Копорского, Галицкого, Шлиссельбургского, Казанского, Азовского, Сибирского, Псковского, Великолукского, Архангелогородского, Вологодского, Рязанского и Выборгского {101} 101 См.: РГАДА. Ф. 248. Оп. 7. № 380. Л. 144-145 об.; Смирнов Я. Указ. соч. С. 76-77; Примечания. С. 5. . 13 июля 1722 года перед отплытием из Астрахани Ф.М. Апраксин при определении порядка движения частей на марше указал в их числе три гвардейских батальона, два батальона Астраханского полка и по одному батальону Ингерманландского, Московского, Тобольского, Галицкого, Выборгского, Сибирского, Рязанского, Санкт-Петербургского, Копорского, Троицкого, Нижегородского, Псковского, Воронежского, Великолукского, Шлиссельбургского, Вологодского, Казанского, Азовского, Архангелогородского полков, а также четыре гренадерских батальона без указания их полковой принадлежности — всего 28 пехотных батальонов {102} 102 См.: РГАДА. Ф. 9. Отд. II. № 59. Л. 10. .