Игорь Курукин - Персидский поход Петра Великого. Низовой корпус на берегах Каспия (1722-1735)

Рядовым и казакам приходилось еще хуже. Из российских широт они попадали в кавказское предгорье или гилянскую низменность с ее лесами, болотами и залитыми водой рисовыми полями-«чалтыками», над которыми тучами носились комары и прочая мошкара. Им случалось терпеть палящий зной и холод, «вредительный» климат, нести тяжелую службу в необустроенных местах, отправляться в разъезды и «партии», трудиться на тяжких «гаванных работах» в Дербенте. Купить продукты и прочие необходимые «припасы» часто было не на что; Долгоруков писал в Петербург, что жалованье войскам не выдавалось 11 месяцев.

Лишения и суровая лагерная жизнь провоцировали столкновения, когда за бранью следовала драка с ударом ножа «в титку». Извозчик Архангелогородского драгунского полка Влас Ильин без причины заколол ножом гобоиста того же полка Никифора Щеголева, а казак Семен Лукьянов — своего же товарища Алексея Аленя, за что оба виновника лишились головы. В 1731 году солдат Дербентского полка Антон Гусев вместе со слугой майора Дагестанского полка Коптева Поликарпом Сомовым неизвестно за что убили украинского казака Ивана Михайлова и в наказание были биты кнутом 100 раз и сосланы «в вечную работу» в Гилян.

Длительная совместная служба, честолюбие и близость начальства делали донос удобным средством для продвижения по службе и сведения счетов. Служивые — со злобы на обидчика, стремясь избавиться от тяжкой службы, избежать наказания или просто спьяну — объявляли о якобы известном им политическом преступлении. Стоило капитану драгунского Архангелогородского полка Петру Тросницкому в 1727 году перед строем обругать «чертом» невнятно читавшего императорский указ солдата, как «имевший с ним ссоры» поручик Никифор Сурмин заявил: «Тут де чорта не написано», — и побежал докладывать о предосудительном поведении однополчанина. Тросницкому повезло: обвинение было признано неосновательным, и офицера вернули в часть {496} 496 См.: РГДА. Ф. 7. Оп. 1. № 234. Л. 2-2 об.; Сборник РИО. Т. 63. С. 779. . Слуга генерала А.И. Загряжского в сентябре 1728 года объявил, как некий Дмитрий Иванов признес «непотребные слова в адрес цесаревны Елизаветы, но с пытки признался, что доносил в «пьянстве и беспамятности» {497} 497 См.: АВПРИ. Ф. 77. Оп. 77/1. 1729. № 7. Л. 88-91. . Часто и другие заявители на допросе ничего внятного рассказать не могли и за «ложное сказывание ее императорского величества слова и дела» несли наказание батогами или шпицрутенами и возвращались в строй.

Солдаты отлучались с караулов, таскали со склада казенный провиант, били и грабили маркитантов, крали деньги и вещи у своих товарищей и офицеров; казаки предпочитали воровать лошадей. На первый раз можно было отделаться штрафом, затем следовало вразумление шпицрутенами, когда человека, смотря по тяжести вины, прогоняли несколько раз через строй батальона или целого полка. Иные проштрафливались по глупости; так, молодой солдатик Астраханского полка Иван Бушуев 17 мая 1730 года отправился из крепости на рынок, выпил, уснул и не явился в часть, а потом с испуга убежал, был пойман дагестанцами и отведен в крепость. Были и неисправимые нарушители, как не раз уличенный в воровстве солдат Дербентского полка Василий Дементьев. Вновь попавшись на том, что, покинув свой пост, продал в городе местному жителю 22 патрона с пулями (свои и украденные у других солдат) по копейке за патрон, он получил 70 ударов кнутом и с вырезанными ноздрями был сослан на «вечную работу» в Гилян {498} 498 См. Чекулаев Н.Д. Военное судопроизводство в Низовом корпусе (1722-1735 гг.) по данным ЦГАРД; он же. Военный суд в крепости Святого Креста. С. 106.

За год- с декабря 1724-го по ноябрь 1725-го- трое рядовых покончили с собой, 18 пропали без вести, 12 человек отправились на каторгу, трое попали в плен и 60 бежали {499} 499 См.: РГАДА. Ф. 9. Отд. И. № 78. Л. 707. . Иные дезертировали сознательно; так, в октябре 1725 года пойманный извозчик Дербентского полка Клементий Евдокимов на допросе заявил, что покинул свою часть потому, что желал жить среди дагестанцев. Другие покидали свои части со страху. В декабре 1731 года из Дербентского полка в Кайтаг ушел гренадер Никита Красильников, чтобы избежать наказания за совершенное преступление. Кайтагцы его укрывать не стали — и выдали военным властям, за что подданный уцмия Рамазан Магомедов получил вознаграждение в два рубля. Во владениях табасаранского майсума был пойман в 1733 году бежавший солдат Нашебургского полка Степан Баженов, укравший деньги и вещи у полкового лекаря. Азир Аминов, доставивший беглеца в Дербент, также получил вознаграждение {500} 500 См.: Чекулаев Н.Д. Российские войска в Дагестане в контексте кавказской политики России (1722-1735 гг.). С. 119. .

Посланным против горцев «партиям» порой приходилось ловить своих же беглых, которые, по ходившим в армии слухам, «сделали крепость» во владениях уцмия близ знаменитого селения Кубачи {501} 501 См.: Дневные записки малороссийского подскарбия генерального Якова Марковича. Ч. 1.С. 170, 175. .

За первый побег, как и за открытое «умышление к побегу», полагались шпицрутены — три прогона через полковой строй. Рецидивистов ждали сначала кнут, а затем смерть: в 1725 году восемь человек были казнены за дезертирство и другие преступления:

«26. Екзекуция чинена была сбегшим солдатом: 2-х повесили, а нескольких били кнутом и ноздри вырвали.

28. Колесовали 4-х солдат и клали живцем на колесах за убийство маркитантов, также и 2-х донцов, за то, что ведали про убийство и умолчали» {502} 502 Там же. С. 115. .

Прочих виновных подвергали публичным наказанием — например, сажали верхом на пушку.

Особенно отличались на криминальном поприще ни Бога, ни черта не боявшиеся моряки и заброшенные на край света работные. В 1730 году «кригсрехт» в Реште рассматривал дело лоцмана Ефима Мельникова, организовавшего пиратскую шайку. Беглый «крестьянский сын» с Рязанщины успел до того пожить на вольном Дону, потом более десятка лет плавал на Каспии, а прибыв со своим эверсом в Решт, подобрал команду, куда вошли подьячий Петр Турчанинов, дезертир Алексей Каюров, бывший посадский Андрей Крапивин, работный из Нижнего Новгорода Егор Соколов, «ясачный алатырец» Фадей Простяков и другие «музуры» — судовые рабочие и матросы. С ними Мельников выходил в море на разбой в духе Стеньки Разина, и некоторое время все сходило им с рук, пока армянский приказчик с его же эверса не донес на пирата, совершившего в августе 1729 года уж очень дерзкое преступление: Мельников со своей шайкой, «напившись чихирю», вышли на лодках в море, атаковали персидский «киржим» «и, догнав, нападши оный разграбили, а посажиров мухаметанцов человек с 15 мужска и женска полу всех в море побросали». Видимо, не все были согласны с этой расправой, и Мельников тут же убил и утопил пять человек из своей команды, «чтоб языку не было». Расследовавший дело Левашов не решился казнить «гражданских» преступников без указа и послал доклад о «многом смертном убивстве» в Москву, сетуя на то, что «в судовых работных людей мало добрых» {503} 503 См.: АВПРИ. Ф. 77. Оп. 77/1. 1730. № 13. Л. 34; № 14. Л. 24 об. .