Сергей Сартаков - Ледяной клад

- А сейчас, Нико, у тебя заботы меньше, - проговорил он вполголоса. Тебе нужно заботиться только об одной ноге. Вторая не промокнет.

И ему вдруг отчетливо представилось, с какой оскорбительностью посмотрел однажды на его ногу этот консультант ЦНИИ, потом глянул на Елизавету Владимировну, а та утвердительно кивнула головой: "Ос, ос! Вот потому..." И тогда консультант - Цагеридзе сейчас даже мысленно не хотелось называть его ни Анатолием Даниловичем, ни мужем Марии, - консультант сказал тоже вслух: "Естественно". Они раздевались, готовились ко сну. Кровати были переставлены. Консультант ложился в постель Марии, свободную после ее отъезда в Красноярск. И это Цагеридзе было очень неприятно. Это заслоняло все остальное. Должно быть, только потому он и не обратил тогда внимания на странный, шифрованный разговор между сыном и матерью.

Теперь ему как-то враз все сделалось ясным. Речь шла, по существу, совсем не о нем. Речь шла о Марии. И это был не первый намек на что-то тяжко обидное для человека.

Цагеридзе медленно перемотал портянку, натянул сапог, ощущая в ноге приятную теплоту, поднялся и пошел дальше.

"Какое зло мог причинить ей этот..." - думал и думал он, перебирая в памяти все, что произошло со времени отъезда Марии.

4

...Над читаутской тайгой разыгрывалась метель. Косматые тучи низко неслись над землей. Стаями белых птиц летели с сосен смерзшиеся комья снега. И скоро все - дома и деревья, земля и небо - смешалось в крутящейся мглистой мути.

Этого ждали давно. Не все же быть только сухому морозцу. Ждали с тревогой. Что произойдет на реке? Перемешанная со снегом вода превратится в зернистую кашу, в хрупкий, непрочный ледок или вообще снег этот не окажется губительным? Как поступить на время метели: перекрыть Громотуху совсем или, наоборот, дать воде полный выход? Пусть снег в ней тонет, растворяется, становится "пожиже"!

Мнения стариков, бригадиров, лоцманов, опытных рабочих решительно разделились. И даже Косованов колебался. А время никак не терпело. Шлюз на Громотухе был открыт, и метель бушевала.

Ах! Только-только залили первым, совсем еще тонким слоем воды очищенную от снега протоку, и она заблестела на морозе зеркально-чистым, гладким ледком, как обрушилась с неба эта беда... Надо решать!

И тогда в ушах Цагеридзе зазвучал хриповатый голос Василия Петровича, слова, сказанные им еще очень давно: "Вода в Громотухе на слабом морозе не стынет, со снегом зерна мало дает". Цагеридзе ударил кулаком по столу:

- Счетом сколько уже было "рысков" у нас? А оправдывается "рыск" всегда только последний. Открыть шлюз как можно больше! Пусть самым полным ходом льется вода!

Метель стихла, прекратилась под утро. Цагеридзе едва дождался рассвета. Вызвал Павлика и поехал на реку. Кошева глубоко пахала мягкий снег на дороге, конь проваливался в сугробы выше колен.

Читаут дымился. Цагеридзе со страхом ожидал увидеть на протоке высокие зеленоватые островки полузастывшей ледяной каши, которая, конечно, постепенно замерзнет, но все же не даст должной прочности льду. Он выскочил из кошевы, подошел к обрыву и замер в радостном удивлении: не было никаких островков! Вода блестела чистая и гладкая, словно целые сутки над нею и не бушевала метель.

- Павлик! - задыхаясь от счастья, закричал Цагеридзе. - Беги, кубарем падай вниз, к запруде, и наглухо закрой шлюз! Надо совесть иметь. Надо воде дать отдых, дать, наконец, ей замерзнуть.

На обратном пути он думал: "А Василий Петрович оказался прав. Этот риск был его "рыском".

Он проехал прямо в контору. Лида вручила радиограмму из треста. В ней было написано: "Завтра двенадцать ноль-ноль самолетом лесной авиации вылетает консультант ЦНИИ Баженов зпт обеспечьте транспорт от Покукуя тчк Анкудинов". Цагеридзе повертел радиограмму. Вгляделся в пометки о времени подачи-приема. "Завтра" - это уже сегодня. Он еще раз перечитал текст, поправил жирным карандашом "Баженов" на "Баженовой" и сказал:

- Лидочка, передайте Павлику, пусть сию же минуту отправляется в Покукуй. И пусть прихватит для коня побольше овса. Дорога после метели мягкая, плохая. А пассажиров двое - ехать будет тяжело.

- Почему двое? - спросила Лида. - В радиограмме, я читала, написано: один.

- Плохо читали, - возразил Цагеридзе. - Смотрите: "...вылетает консультант ЦНИИ с Баженовой, обеспечьте транспорт от Покукуя".

- Да это же вы сами поправили! - воскликнула Лида. - А написано было: "...консультант ЦНИИ Баженов". Это его фамилия.

Цагеридзе весело покачал головой:

- Таких совпадений, Лидочка, в жизни не бывает. Тем более, что Мария Сергеевна именно в эти дни и должна вернуться. На отдельный рейс самолета ей не дадут. Я исправил только ошибку радиста.

Но оказалось, что в жизни "совпадения" бывают. И даже больше и хуже, чем просто совпадения...

Павлик из Покукуя вернулся глубокой ночью. Электрический свет был уже выключен, и Цагеридзе сидел один у кухонного окна при керосиновой лампе. Он не мог не встретить Марию. Елизавета Владимировна спала. Феня еще с вечера убежала на лыжах за Ингут, к родителям.

Когда сперва на дороге пропели полозья кошевы, а потом заслышались и скрипучие шаги под окном, Цагеридзе вскочил, не одеваясь, в одной рубашке выбежал на крыльцо.

По узкой тропе, оступаясь в рыхлом снегу, к дому подходил невысокий мужчина. В руке он держал довольно увесистый чемодан.

- Простите, - проговорил он, приблизившись к самому крыльцу. Догадываюсь: товарищ Цагеридзе?

- Да, - сказал Цагеридзе, вглядываясь в темноту. Он не мог понять: почему же отстала Мария?

- Будем знакомы. Консультант ЦНИИ Баженов Анатолий Данилович.

- Баженов? - почти бездумно переспросил Цагеридзе. - Очень хорошо! Будем знакомы. А где же Мария Сергеевна?

- Определенного не могу вам сказать ничего. По-видимому, в Красноярске, - ответил консультант, пожимая плечами. - Разрешите войти?

Елизавета Владимировна сразу проснулась и заголосила, едва приезжий вошел и сбросил пальто, побелевшее от снежной пыли.

- Толенька!.. Толя!..

Она сползла с печи, стала обнимать, целовать его, выкрикивая жалкие и жалобные слова. Цагеридзе угрюмо отступил в сторону. Его точно бы обожгло. Вот значит как: приехал муж Марии!..

В разговор сына с матерью он не вслушивался, понимая, что в этом доме сейчас он лишний. Оделся и ушел спать в контору.

Ворочаясь на жестком диване, Цагеридзе оскорбленно думал: почему Мария была такой неоткровенной? Она только раз, только всего один раз проговорилась о своем муже, дала понять, что для нее он совершенно не существует и, может быть, не существует даже на земле, что муж - самое тяжкое и горькое воспоминание в ее жизни. А теперь... Не слепая же судьба подготовила все это: ее стремительный, необъяснимый отъезд в Красноярск, еще более непонятную задержку в Красноярске и, наконец, "совпадение", о котором сам Цагеридзе сказал "таких не бывает". Как все это следует понимать?