Арон Залкинд - Педология: Утопия и реальность

До февраля самой «революционной» педагогической теорией в России была платформа так называемого свободного воспитания. Буржуазия, недовольная тиранической опекой самодержавия над собою и своими детьми, требовала свободы детского самоопределения. Это требование опиралось на «авторитетную» биологическую теорию, на так называемый биогенетический закон, обязывавший педагога к невмешательству в детскую жизнь.

Биогенетический закон, довольно хорошо расшифровавший генез всех этапов внутриутробного развития ребенка, по аналогии перенес принципы этого генеза и на послеутробную жизнь. Ребенок «должен», оказывается, стихийно пережить все этапы исторического развития человечества, и лишь изжив их по очереди, может включиться в современность. Тормоза и передвижки по пути этого самоизживания «гибельны» для ребенка, самоопределение его должно протекать «эндогенно», подталкиваемое стихийно-инстинктивными силами изнутри, из древне-унаследованного биологического фонда. «Невмешательство», «свобода», — вот основной педагогический постулат биогенетического закона.

Это «невмешательство», казавшееся очень либеральным, когда оно адресовалось вмешательству самодержавия в педагогику, на самом деле превращалось в настойчивое проталкивание буржуазного влияния во все этапы воспитания [60] Таким и оказывается биогенетический закон («свободное воспитание») всюду, где он применяется в западной педагогике. .

Полная аналогия с парламентаризмом, который выглядит очень либеральным, когда им козыряют в борьбе с неограниченной монархией, и который превращается в наложницу буржуазии, как только самодержавие списывается в расход.

Этот «педагогический парламентаризм» извлечен сейчас из всех научных архивов мира и страстно противопоставляется диктаторским замашкам растущей большевистской педагогики. Любопытно, что исторически чуткая буржуазия обеспечила себе в этом ответственнейшем секторе борьбы за власть прочные позиции задолго до рождения наших воспитательных чаяний. Естественно, что первые же шаги формирующейся послеоктябрьской педагогики уткнулись в крутую, высокую, прочно сделанную стену международных ученых «противоядий».

В самом деле, как только пытались мы психофизиологически обосновать наши классовые воспитательные притязания, научное оружие немедленно вырывалось из наших рук. Классовое воспитание — это установка на современность, биогенетический же закон требует возврата детей в далекое прошлое.

Ребенок советского исторического периода должен, по-нашему, уже в 8–10 лет, конечно, в детских формулировках, понимать свое грядущее классовое назначение, должен ориентировочно уяснить непосредственную связь своего бытия с производственным трудом отца и современной индустрией в целом, должен конкретно разбираться хотя бы в основных общественных соотношениях, должен уловить материалистическую закономерность в явлениях природы и связанность их с трудовой активностью общества. Между тем биогенетический закон тычет ребенка носом в мистику и примитивизм древности, требует поочередного повторения социально-трудовой истории его предков, за шиворот оттаскивает его от современности.

Крупнейший педагог современной Америки, Дьюи, либеральнейшим образом радея о детских интересах, изолировал детей от «ужасной современной общественности», скрыл от них «язвы классовой борьбы» и вернул им «беззаботность», «свободу» примитивного, древнего, «воистину детского» бытия.

Следуя за биогенетическим законом, Холл, отец педологии, настаивает на мистическом фонде детского периода и предостерегает против совместного воспитания полов. Один из ученейших педологов Германии, тоже биогенетист, Ферстер, насыщая церковным ладаном воспитание и разделяя мальчиков — козлищ от девочек — овец, ухитрился даже в коллективизм детский вплести черты первобытной психики человечества, — выхолащивающие всякую возможность использования юных групп для революционно-боевого влияния.

Вождь сверхромантической школы в немецкой педагогике, впавший даже в острую ссору с правым лагерем, Винекен, по стопам того же «рецидива древности», влачит чуткие и одаренные юношеские группы по лесам и горам Германии, «помогая» им в романтической обстановке «изживать» охотничье-кочевые инстинкты предков (почему бы ему не потянуть ребят на фабрики, в рабочие подвалы, к голым батракам?!).

Мировой бойскаутизм в стержневом своем содержании носит все те же биогенетические черты «надсоциальной» романтики, отрыва от «классовых язв», внедрения в прошлое.

Одна из наиболее прогрессивных современных педологов — М. Монтессори [61] М. Монтессори впервые в истории педологии дала ряд серьезно биологически обоснованных, ценнейших методических советов о динамизации темпа развития детских свойств. К сожалению, и в методику ее, в идеологию внедрилась гниль, много гнили. — все же настаивает на стихийной истине, вырастающей изнутри самого ребенка, требует мистически-покорной «слиянности» детей с природой. Выступления английского министра народного просвещения лорда Перси и других, менее речистых «наркомпросов» Запада, «международные» съезды по «этике», съезды и конгрессы по половому воспитанию, — в методологических своих обоснованиях опираются на отчужденность детства от материализма и современности.

Опасно было бы думать, что все биогенетисты грубо заостряют свои основные положения. В том-то и дело, что нет. Явный мистицизм и резкое ханжество било бы в нос, и потому в педологических учениях строится сложнейшая маскировка, скрывающая слишком наглую буржуазно-классовую сердцевину.

Под флагом «точнейших» биологических фактов, под соусом абсолютного классового «нейтралитета», зачастую даже под маркой «критического» отношения к биогенетизму, совершается незаметная, непрерывная, чудовищно-влиятельная научно-растлевающая работа, которая бьет и будет бить, притом пребольно, новорожденную пролетарскую педагогику. Особенно опасны мимикристы, «будто бы не биогенетисты», которые, если не распознать их вовремя, сыграют роль троянского коня.

К чему сводится основная сущность биогенетического закона в приложении его к внеутробному человеку? К двум органически увязанным моментам:

1. К признанию диктаторского приоритета в детстве древнего биологического опыта над новым.

2. К исчерпывающей эндогенной обусловленности основных этапов детства.

Отсюда уже рост ребенка как эволюционное изживание древнего опыта. Отсюда же и «свобода» воспитания как единственный путь для правильной «стопроцентно» эндогенной эволюции: детская среда должна быть оторвана от среды взрослых.