Сергей Цветков - Древняя Русь. Эпоха междоусобиц. От Ярославичей до Всеволода Большое Гнездо

Для самих половцев русские походы в степь обернулись полувековым периодом политического упадка. Военное могущество их было подорвано, родоплеменная знать большей частью истреблена. Владимир Мономах в «Поучении» насчитал до сотни «князей» (ханов) и «лепших» (лучших) мужей половецких, побывавших в разное время у него «в оковах», и еще около 220 «избьеных» только его дружиною [185] Боняк с Шаруканом погибли позднее. Первый нашел свою смерть в один из набегов на Русь, на что указывают слова хана Кончака, который в 1185 г. говорил хану Гзаку: «Пойдем на Киевьскую сторону, где суть избита братия наша и великий князь наш Боняк». Вероятно, это случилось около 1030 г., когда «Боняк шелудивый» упоминается летописью в последний раз. Гибель Шарукана от русского оружия засвидетельствована «Словом о полку Игореве». . Днепровское и донское объединения половцев распались, большинство входивших в них орд откочевали далеко от прежних мест обитания. Когда сын Мономаха Ярополк Владимирович в 1120 г. повторно «ходи на половци за Дон [Донец]», то уже «не обрете их» и без боя «воротися вспять». Правда, в 1125 г., прослышав о смерти Мономаха, какая-то половецкая орда вторглась в Переяславское княжество, «хотяще полонити торкы и с ними хотяще повоевати Русскую землю», но была рассеяна решительным ударом переяславских дружин Ярополка. А в 1129 г. другой Мономашич, Мстислав Владимирович, отбросил степняков еще дальше на восток — «загна половци за Дон и за Волгу, за Яик».

Происшедшие в степи перемены почувствовали не только на Руси, но и в соседних странах. Волны половецкой миграции разошлись во все стороны. Венгерские хроники сообщают, что в 1124 г. король Стефан II принял к себе половецкую орду хана Татара. Поселившись на отведенной им земле, половцы несколько столетий играли заметную роль в жизни Венгрии, окончательно омадьярившись только в XVIII в. {92} 92 Будовниц И.У. Владимир Мономах и его военная доктрина // Академия наук СССР. Институт истории. Исторические записки. Т. 22. М., 1947. С. 94. По данным грузинской летописи, сын Шарукана, хан Атерак [186] Повесть временных лет знает его под именем Отрок. , чья дочь, красавица Гурандухт, в начале 10-х гг. XII в. стала женой грузинского царя Давида IV Строителя, получил от своего тестя приглашение переселиться в Грузию и в 1118 г. увел туда свою орду, насчитывавшую будто бы до 40 000 человек. Давид обеспечил половцам свободный проход через страну осетин и предоставил им в Грузии плодородные земли для поселения. Орда Атерака сделалась ядром армии Давида, а отборный пятитысячный отряд половецких всадников составил гвардию грузинского царя. Половцы сопутствовали Давиду в его походах в Персию, Ширван, Великую Армению; в 1121 г. воевали против турок-сельджуков и вернули царю его столицу — Тбилиси. Лишь после смерти Владимира Мономаха в 1125 г. Атерак осмелился вернуться в родные степи [187] В киевской летописи сохранилась поэтическая легенда о возвращении Атерака, очевидно взятая из половецкого эпоса. По смерти Владимира Мономаха брат Атерака, Сырчан, отправил в Грузию гонца, велев передать Атераку такие слова: «Володимер умерл есть, а воротися, брате, пойди в землю свою». «Молви же ему моя словеса, пой же ему песни половецкия, — напутствовал Сырчан своего посланника, — оже ти не восхочеть [вернуться], дай ему поухати [понюхать] зелья [траву], именем емшан [полынь]». Выслушав братнего посланника, Атерак поначалу заупрямился, но, поднеся к лицу пучок полыни, заплакал и сказал: «Да луче есть на своей земли костью лечи, нежли на чюжей славну быти. И приде во свою землю». . Меньше повезло орде хана Аепы (неизвестно, которого из двоих), ушедшей к границам Волжской Булгарии. Повесть временных лет передает, что в 1117 г. «приидоша половци к болгаром, и выела им князь болгарьский питие с отравою; и пив Аепа и прочий князи вси помроша».

Остатки же половецких орд, прижатые к побережью Азовского моря, влачили жалкое существование, подобно брату Атерака, хану Сырчану, который вместе со своими соплеменниками бедствовал в низовьях Дона, добывая скудное пропитание рыбной ловлей («…Срчанови же оставшю у Дона, рыбою ожившю»).

Вокруг южных и юго-восточных границ Русской земли на несколько десятилетий возник безлюдный «санитарный пояс», шириной от 100 до 200 и более километров. Только во второй половине 30-х гг. XII в. в этих местах стали вновь разбивать свои вежи кочевники, называемые в летописи «дикими половцами». По-видимому, это были разрозненные племенные группировки, оторвавшиеся от старых, хорошо известных на Руси орд. Они крайне редко отваживались тревожить своими набегами древнерусское пограничье, зато охотно нанимались на службу к русским князьям, роднились с ними и перенимали христианскую веру. Такое положение в южнорусских степях сохранялось вплоть до 50-х гг. XII столетия.

Наступление Руси на степь совпало по времени с началом Крестовых походов в Святую землю. Конечно, при всем внешнем сходстве эти военные предприятия нельзя рассматривать как явления одного порядка [188] См., напр., у В.О. Ключевского: «Эта почти двухвековая борьба Руси с половцами имеет свое значение в европейской истории. В то время как Западная Европа Крестовыми походами предприняла наступательную борьбу на азиатский Восток, когда и на Пиренейском полуострове началось такое же движение против мавров, Русь своей степной борьбой прикрывала левый фланг европейского наступления» (Ключевский В.О. Указ. соч. Т. I. С. 284—285). — истоки и цели их были принципиально различны. Крестовые походы были первым опытом западноевропейского колониализма, пускай и облеченного в форму вооруженного паломничества. Духовное руководство ими осуществляла католическая церковь, движимая преимущественно стремлением решить внутренние проблемы христианского Запада, раздираемого скандальными войнами между единоверцами, и одновременно рассчитывавшая заполучить в свои руки средство господства над непокорным классом светских феодалов {93} 93 Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада. М., 1992. С. 66—69. . Провозглашенная ею мистическая идеология крестоносного воинства — стяжание небесного Иерусалима путем завоевания Иерусалима земного — оказала, по крайней мере на первых порах, чрезвычайно сильное воздействие на умы людей Запада, рыцарей и крестьян. Но вне зависимости от того, какие побудительные мотивы определяли сами для себя участники Крестовых походов, жажда заморских земель и богатств, несомненно, увлекала их больше всего. Между тем Русь вела борьбу с половцами на совершенно иных политических и идейных основаниях. Это была сугубо оборонительная война, организованная и руководимая светской властью, которая действовала исходя из своей прямой государственной обязанности «постоять за Русскую землю». Русские князья не искали святынь в чужих странах — они защищали церкви, монастыри и реликвии, находившиеся в их собственных владениях. Перспектива захвата военной добычи, наверное, увлекала как князей, так и рядовых ратников, но, безусловно, не являлась для них главным стимулом, а религиозный аспект походов в степь исчерпывался вполне понятным воодушевлением при виде торжества христианского оружия над «погаными».