Сергей Цветков - Древняя Русь. Эпоха междоусобиц. От Ярославичей до Всеволода Большое Гнездо

В конце XI — первой половине XII в., несмотря на процессы политической децентрализации Руси, русско-византийские церковные противоречия не потеряли своей остроты [327] К числу наиболее ярких примеров отступления Русской церкви от византийских канонов в этот период относится распространение на Руси культа святого Николая Чудотворца, который стал камнем преткновения в отношениях между Константинополем и Римом. В 1087 г. итальянские купцы силой захватили мощи святого Николая, покоившиеся в Мирах Ликийских (Малая Азия), и вывезли их в город Бари на юге Италии. В 1091 г. папа Урбан II подарил великому князю Всеволоду Ярославичу частицу украденных мощей. В споре Константинополя и Рима за право обладания священной реликвией Русская церковь приняла сторону Рима, учредив наряду с греческим Николиным днем (6 декабря, так называемый «Никола зимний») еще и латинский праздник перенесения мощей святого Николая 9 мая («Никола вешний»). «Приспе день светлаго торжества, град Барский радуется и с ним вселенная вся», — поется в древнерусском тропаре этому святому. «Хотя русские церковники всегда старались заретушировать подоплеку введения праздника «Николы вешнего», — пишет по этому поводу М.Ф. Мурьянов, — этот акт Киева нельзя расценивать иначе, как открытую демонстрацию против Константинополя, как нанесение личного оскорбления патриарху Николаю III Грамматику (1084—1111)» (Мурьянов М.Ф. Русско-византийские церковные противоречия в конце XI в. // Феодальная Россия во всемирно-историческом процессе. М., 1972. С. 221). . Неизменной оставалась и их суть — отстаивание русскими людьми своего права на национальную церковь [328] Характерную оценку русскому христианству дал епископ краковский Матвей: «Не желает упомянутый народ [Матвей пишет о «рутенах» (русинах) Восточной Европы, к которым причисляет и население Киевской Руси] ни с греческой, ни с латинской церковью быть единообразным, но, отличный от той и от другой, таинства ни одной из них не разделяет» (из письма к Бернарду Клервоскому, 1147 г.). . В конце княжения Всеволода Ольговича митрополит Михаил (1129—114?) даже вынужден был оставить Киевскую кафедру и удалиться в Константинополь (1145). За полтора десятилетия своего святительства он не раз вмешивался в княжеские усобицы со словами примирения и однажды, в 1134 г., был посажен новгородцами в заключение за то, что препятствовал им начать войну с Юрием (поход ослушников в Ростово-Суздальскую землю, как мы помним, закончился тогда разгромом на Ждановой горе). Однако причиной его отъезда были не княжеские склоки. Уезжая, он оставил епископам «рукописание» (письменное распоряжение), запрещавшее проводить в его отсутствие архиерейские богослужения в кафедральном соборе русской митрополии — киевской Святой Софии. Этот факт удостоверяет, что Михаил с недоверием относился именно к епископской среде и как будто предвидел какую-то возможность посягательства на его митрополичью власть. Ближайшие события подтвердили, что опасения его были небезосновательны.

Изяслав Мстиславич, отняв в 1146 г. Киев у Игоря Ольговича, целый год терпеливо ждал возвращения митрополита на кафедру и снятия запрещения на службу в Софийском соборе. Но пребывавший в Константинополе Михаил, по свидетельству Никоновской летописи, «услыша наипаче многи волны и кото-ры [волнения и раздоры] в Киеве и во всей Русской земле и того ради не приложи возвратитися на свой стол в Киев». Его могла удерживать также церковная борьба, развернувшая в это время в самой Византии вокруг патриаршего престола: в 1146 г. патриарх Михаил II Куркуас добровольно оставил кафедру, его преемник Косьма II Аттик вскоре после поставления был низложен (26 февраля 1147 г.), а новый патриарх Николай IV Музалон был избран только через десять месяцев. Между тем отсутствие митрополита серьезно подрывало легитимность власти Изяслава, которая и без того была невелика. И тогда Мстиславич, верный своему присловью о том, что не место красит голову, а голова место, решил посадить на митрополичий стол своего человека, причем прогречески настроенные летописцы с такой неохотой рассказывают об этом церковном скандале, что невозможно сказать определенно, дождался ли Изяслав хотя бы смерти митрополита Михаила.

Выбор князя пал на черноризца и схимника Клима (Климента) Смолятича [329] Прозвище Клима не может быть истолковано ни как указание на его смоленское происхождение, ибо летопись четко указывает на то, что он был «русин», то есть выходец из Южной Руси, ни как его отчество (от имени Смолята), поскольку наименование монахов по отчеству никак не вписывается в православную традицию. Остается предположить, что Смолятич — это либо намек на схимническое облачение (то же, что «черноризец»), либо характерная черта внешности Клима — иссиня-черные («смоляные») волосы, или глаза, или то и другое вместе. , родом «русина», известного своей богословской ученостью: «бысть книжник и философ так[ов], якоже в Рускои земли не бяшеть [еще не бывало]», по отзыву киевского летописца; среди его любимых авторов были Гомер, Платон и Аристотель [330] Летописная репутация Клима Смолятича подтвердилась в 1891 г., когда было найдено и опубликовано «Послание Климента к пресвитеру Фоме Смоленскому» (см.: Карташев А.В. История Русской Церкви. Т. 1. М., 2000. С. 210). По единодушным оценкам исследователей, из этого сочинения явствует, что Клим «был блестящим эрудитом, богословом, в совершенстве владел аллегорическим методом толкования Священного Писания и не только прекрасно знал греческий язык и приемы византийской риторики, но был знаком и с так называемой схедографией — высшим курсом византийской грамматики. Полагают, что он получил образование в одном из высших учебных заведений в Византии и именно это дало ему право именоваться «философом» (Карпов А.Ю. Церковная смута в Киеве в середине XII века // Карпов А.Ю. Юрий Долгорукий. М., 2006 // http://www.portal-slovo.ru/rus/history/49/59/. С. 1). . Изяслав Мстиславич своею волею «вывел» Клима из «заруба» [331] Это летописное выражение было понято неправильно уже автором Ермолаевского списка Ипатьевской летописи, который посчитал, что речь идет о Зарубском монастыре в Смоленской земле. И поскольку в летописях упоминается еще один Зарубский монастырь, под Киевом, то в ученой среде и по сей день продолжается дискуссия, в каком из них схимничал Клим Смолятич. Между тем «заруб», в котором пребывал Клим до того, как был приглашен князем на митрополию, конечно же следует понимать смысле «затвора» (или так называемой «великой схимы»), что делает вышеуказанный спор совершенно беспочвенным. и предложил собору русских епископов поставить его в митрополиты [332] Татищев следующим образом воспроизводит аргументы князя: «Церковь осталась без пастыря и начальника правления духовнаго, котораго прежде великие князи, избирая, посылали для посвящения в Константино поль. И ныне избрать в моей воли, но в Царьград к патриарху послать для учинившегося смятения и многих междоусобий в них не можно. К тому же от оных митрополитов посвящения чинятся напрасно великие убытки (имеются в виду подарки и подношения патриарху. — С. Ц.), а паче всего через сию патриархов в Руси власть цари греческие ищут над нами властвовать и повелевать, что противно нашей чести и пользы». . Повторялась история 1051 г., когда Ярослав I таким же образом возвел на митрополичью кафедру инока Илариона. Но если тогда кандидатура княжьего любимца не вызвала возражений со стороны епископов, то теперь иерархия раскололась. По наиболее полным данным, приведенным в Киево-Печерском патерике (житие Нифонта Новгородского), на соборе 1147 г. присутствовало девять епископов, то есть вся наличная на то время церковная иерархия: Феодор Белгородский, Онуфрий Черниговский, Евфимий Переяславский, Дамиан Юрьевский, Феодор Владимиро-Волынский, Иоаким Туровский, Нифонт Новгородский, Мануил Смоленский и Косьма Полоцкий [333] Ростовская кафедра в 1147 г., по всей видимости, пустовала, чем только и может объясняться отсутствие ростовского владыки на поместном соборе, обсуждавшем столь важный вопрос, как избрание митрополита. Епископская кафедра в Галиче была образована несколько позже, около 1157 г. . Трое последних оспорили самую законность почтенного собрания. Мотивы их оппозиционности можно только угадывать. Мануил, епископ Смоленский, был родом грек, и ему естественно было отстаивать преобладающее влияние константинопольского патриарха в Русской церкви. Греком, кажется, был и Косьма Полоцкий, ставший епископом в 1143 г., то есть вскоре после возвращения полоцких князей из византийской ссылки, куда их отправил Мстислав (см. с. 181); возможно, они и привезли его с собой на Русь. Новгородский епископ Нифонт родился в Киеве, но долго жил в Византии. Будучи знатоком церковных канонов, он не отрицал самой возможности избрания и наречения митрополита местным собором русских епископов, требуя, однако, обязательного утверждения и благословения константинопольского патриарха. Таким образом, Нифонт действовал исходя из своих убеждений, в соответствии с тем пониманием власти патриарха над поместными церквами, которое господствовало тогда в Византии. «Не есть того в законе, яко ставити епископом митрополита без патриарха, но ставить патриарх митрополита», — приводит слова оппозиционных архиереев киевский летописец.