Геннадий Семенихин - Космонавты живут на земле

Дробышев расстегнул воротник армейской рубашки, помедлив, ответил:

-- Костров. Майор Костров Владимир Павлович. В порядке информации, Егор, сообщаю, что фамилии будущих космонавтов не афишируются.

-- Это я знаю, Ваня, -- тихо согласился Рындин. -- Дай-ка бумагу.

Он внимательно прочитал короткий текст, всмотрелся в подпись и штамп поселкового Совета.

-- Постой, постой! -- воскликнул он неожиданно. -- Костров Павел Федорович... Как же, вспоминаю... У нас действительно был такой человек в подполье. Павел Костров... тысяча девятисотого года рождения. Кличка его Агроном. На подпольную работу пришел из деревни Ольховка. Там был колхозным агрономом, действительно. Поэтому и кличку такую дали.

Дробышев в ожидании пододвинулся к полковнику.

-- Дальше, Егор... дальше, -- умолял он, -- у тебя же изумительная память. Такую деталь, как год рождения, через столько лет не забыл. Электронный мозг... Что еще вспомнишь? Не томи.

Но Рындин сделал досадливый жест:

-- Подожди, Ваня, с комплиментами... Дальше след в этой самой электронной, как ты сказал, памяти теряется. Но ты тоже был в Ольховке и прятался у нашего знаменитого деда Телеги. Неужели дед ни разу ничего не говорил о семье Костровых: Это же коренная ольховская семья.

-- Нет, -- вздохнул огорченно Дробышев, -- ты же знаешь, какой он был, дед Телега. Из тех говорунов, у каких и слова-то клещами не выжмешь. Муций Сцевола по сравнению с ним ноль без палочки.

-- Да, осложняется дело, -- пробормотал Рындин и погрузился в долгое молчание.

Дробышев терпеливо ждал, зная, что старый друг призвал сейчас на помощь всю свою память. И не ошибся.

-- Вспомнил! -- негромко воскликнул Рындин. -- Агроном вышел из моего подчинения в феврале сорок третьего. Тогда отобрали самых стойких, в том числе и его, для работы в гестапо и горловской командатуре. Дальше мы с ним связь потеряли... Кажется, был слушок, что в тех местах перед самым своим уходом гитлеровцы расстреляли группу русских и украинцев, сотрудничавших с ними. Был ли в их числе Павел Костров, не знаю. Остался ли он честным советским человеком, нашим подпольщиком, или стал предателем, как утверждает эта бумага, тоже не знаю.

-- Но ведь ниточка уже протянулась, Егор, -- обрадованно прервал полковника Дробышев.

Рындин вмиг сбросил задумчивость:

-- Что такое? Ниточка? К черту ниточку! Мне канат нужен! Канат, понимаешь? Иначе Рындин не привык работать. А теперь спать. Утро вечера мудренее.

Вскоре они затушили свет.

Двое суток прожил майор Дробышев на квартире у своего старого друга. Полковник ни разу за это время не пригласил его к себе в управление, не обратился с каким-либо вопросом, хотя бы отдаленно связанным с делом, по которому приехал майор. Чтобы Ивану Михайловичу не было скучно, нашел для него и занятия и развлечения. На полдня отправил майора в гости к шахтерам, заставил там провести беседу о партизанском прошлом донецкого края, а потом спустился под землю и своими глазами посмотрел, "как теперь рубают уголек". Ворчливо при этом заметил: "Чтобы ты потом космонавтам рассказал".

После этой поездки Дробышев получил от шахтеров в подарок рыболовные снасти с подробнейшей консультацией о расположении удачных мест для ловли и наиболее удобных путях к ним. Вместе с шофером Рындина Дробышев поймал на второй день с полсотни мелких рыбешек и привез их в садке, пахнущем озерным илом. Были там и колючие ершишки, и красноперки, и подлещики. Поздним вечером он отворял хозяину дверь руками, облепленными рыбьей чешуей. Рындин восторженно зашевелил большими ноздрями, втягивая аппетитный запах.

-- Эка ушицей потянуло. Ай да молодец, Иван! Чую, что не терял времени зря.

Сняв китель, полковник прошел на кухню, заглянул в чугунный котелок, отдающий дымом, где варилась рыбешка, посоветовал подбавить перца и положить несколько ложек сметаны. Потом повторил:

-- Да, да, не терял ты зря времени, дружище.

Дробышев скосил на него настороженные глаза.

-- Не то что некоторые начальники, которые после истечения двух суток ничего не могут сказать членораздельного.

Рындин сел на табурет, широко расставив ноги, и сцепил перед собой большие сильные руки.

-- Ну, ну. Эти начальники не так уж плохи.

-- Что-нибудь установил? -- просиял Иван Михайлович.

-- Давай уху хлебать, -- предложил Рындин вместо ответа.

Сели ужинать. Квадрат окна синел плотными сумерками. От большой миски -- из нее они хлебали по-рыбацки, вдвоем, -- струился раздражающий дымок.

После ужина Рындин закурил и задумался.

-- Как совершенствуются наши функции. Когда-то среди них преобладали карательные и контрольные, а вот теперь...

-- Что теперь?.. -- не выдержал Дробышев, но Рындин остановил его холодным взглядом.

-- А то, что теперь вся наша работа действительно только на главное нацелена -- на охрану Советского государства, на борьбу с иностранными агентами. Одновременно мы занимаемся профилактической работой. Наши органы охраняют советского человека, его честь, достоинство и благополучие. Вот случилась беда у твоего майора Кострова, беда, о которой он ничего и не знает, и мой аппарат уже третьи сутки только этим и занимается. Все другие ела в сторону отложил, а они у меня тоже есть. -- Он очень шумно вздохнул и почесал затылок, сделав вид, что действительно вспомнил об этих самых делах.

-- Ты, быть может, все-таки что-либо расскажешь, Егор? -- обратился майор. По нахохленному, напускно-суровому виду друга он безошибочно угадывал, что Рындин уже чего-то добился, но говорить не хочет, считает, видимо, преждевременным посвящать его сейчас в подробности дела.

Зазвонил телефон, и Рындин мягкими шагами отошел от обеденного стола, снял трубку. Голос его изменился, стал сердитым, едва только он выслушал говорившего.

-- Что вы там отсебятиной занимаетесь, Косичкин? Эту записную книжку я вам еще утром приказал закончить. Все отложите, всех сотрудников лаборатории мобилизуйте. Понятно? Утром все записи должны быть у меня на столе. К девяти ноль-ноль.

Полковник сердито бросил трубку на рычаг, словно она была во всем виновата. Возвращаясь к столу, проворчал:

-- Умники еще мне нашлись...

-- Ты о каких это записях говорил? -- не выдержал Дробышев.

Рындин рассмеялся и потрепал его шершавой рукой по щеке, как маленького:

-- Все будешь знать, рано состаришься, Воробышек. Завтра к девяти утра приглашаю тебя к себе в кабинет. Получишь подробную информацию.

Кабинет у Рындина был тесный. Большой письменный стол занимал добрую половину, мягкая мебель отсутствовала. Несколько стульев, приставленных к стенам, коричневый сейф -- вот и все. С одной стены пристальным взглядом проницательных глаз встречает посетителя Дзержинский, с другой -- улыбается прижмурившийся от солнца Ильич, прогуливающийся по кремлевскому скверику. Есть большое достоинство у этого кабинета: одна из его стен, остекленная от пола до потолка, фонарем выходит на улицу, отчего в любое время дня здесь необыкновенно светло, маленькая комната полна небом и солнцем.