Юлиан Семенов - Горение (полностью)

Дальше все было расписано - Гучков мастер на с п е к т а к л и такого рода: кто первый о чем заговорит, кто затеет легкую бузу для разрядки сложного момента, ежели такой наступит, кто внесет компромисс, а кто побежит к двери разобиженный - штучки московских купцов вовсе отбрасывать неразумно.

Конкретное дело, ради которого и собрались, а не прозрачные Рубинштейновы намеки на возможное премьерство Тимирязева, открыто т р о н у л Сигизмунд Вольнаровский. Гучков считал, что рабочий вопрос целесообразнее поставить именно варшавскому банкиру, оттого что поляки ближе к немчуре и опыт у них заимствовать сподручнее.

- Милостивый государь Василий Иванович, - начал Вольнаровский, - я считаю долгом исповедовать с друзьями открытость. А польская открытость, извольте заметить, особого рода, она совершенно не защищена: если поляк предан, так он предан до конца, наш дух не переносит колебаний, тем паче измены... Так вот, сейчас в России модно предавать анафеме попа Гапона, клеймить его душегубом. Конечно, та форма организации фабрично-заводских рабочих, которую изволил создать господин Зубатов...

- Не Зубатов ее создал, а Плеве, - заметил Родзянко хмуро. - За это и поплатился - дай нашему человеку ноготь, он палец отхватит.

Рубинштейн не удержался, съязвил:

- Если свободу считать ногтем, Михаил Владимирович...

Вольнаровский, холодно посмеявшись невоспитанности компаньонов, продолжал между тем:

- Неважно, господа, к т о... Ходили слухи, что идею высказал Витте, но потом ее же и убоялся, а может быть, понял, что это орудие в руках полиции против него, отвечавшего тогда за бюджет империи... Не в этом существо вопроса. Мне и моим друзьям в Варшаве представляется необходимым серьезно задуматься о форме организации профессиональных союзов, разрешенных ныне высочайшим манифестом. Если кураторство попадет в руки Петра Николаевича Дурново, то при всем моем уважении к министру внутренних дел я опасаюсь, что он не сможет понять суть проблемы... Для сего я полагаю необходимым показать мыслящим рабочим п о л и ц е й с к о е изначалие Гапона, чтобы навсегда отгородить фабричный элемент от влияния какой бы то ни было политики - даже полицейской - в сфере профессиональных союзов. Вообще было бы идеальным провести высочайший закон о передаче всех вопросов о взаимоотношениях между хозяином и профессиональным союзом в ведение министерства Василия Ивановича. Можно ли надеяться на осуществимость такого рода поддержки?

Тимирязев прищурился, словно смотрел плохо освещенную картину, отодвинул от себя тяжелое серебро десертных вилочек и ножичков, ответил рассуждающе:

- Я не думаю, что этот вопрос легок. Государь полагает, что рабочий вопрос нельзя выпускать из-под контроля министерства внутренних дел.

- Так и не надо, кто ж про это говорит?! - удивился Родзянко.

- Трепов будет говорить про это, - буркнул Николаев. - Этот неуч полагает себя спасителем династии...

- Господа, по-моему, мы зря всё усложняем, - замельтешил Рубинштейн. - В конце концов, понятие "профессиональный союз" внове для империи, можно поискать иные термины, продумать, как половчее...

- Обманывать нам не к лицу, - отрезал Гучков.

- Да я ж не про обман, - живо воспротивился Рубинштейн. - Зачем драматизировать?! Я про тактику! Надо найти возможность припомнить Дурново судьбу его предшественника, страдальца Вячеслава Константиновича, - вот о чем речь. Сравнения действуют, господа, очень притом ощутимо! Не захочет тогда Дурново лезть в это дело, ему забот хватает!

- Мне тоже, - улыбнулся Тимирязев. - Я продумаю этот вопрос, господа, обменяюсь мнениями с коллегами.

Гучков обернулся - метрдотель сразу же заметил, махнул салфеточкой, половые вкатили мясо.

- Всё дела и дела, - сказал Гучков, - не ради дела одного собрались.

Проследил зорко, чтобы наполнили бокалы - больше о деле не следует: Тимирязев пообещал, и хватит. Через неделю его надо ввести еще в одно правление, оклад содержания положим щедрый, это поможет министру ощутить свою силу, почувствовать гарантии на случай непредвиденного риска: ежегодный доход тучковских "наблюдателей" в полтора раза выше министерского, Василий Иванович это знает, умница, хорошо себя держит, достоинство блюдет, даже если з а г р е м и т на каком риске - связи его останутся, перейдут к Гучкову и Родзянко, связи куда как более ценны, ибо пост преходящ, связи вечны.

После ужина Митенька Рубинштейн отправился в "Асторию" - там ждал его чиновник для особых поручений министерства внутренних дел Иван Мануйлов-Манусевич.

- Что с Гапоном? - спросил Рубинштейн.

- С ним Рачковский работает, Дмитрий Львович. Я надеюсь на успех.

- А я - нет.

- Отчего так?

- Оттого что не верю жандармской инициативе, понятно? Выясните и доложите подробно.

- Выясню.

Рубинштейн не сомневался - этот выяснит, В этом проходимце он убежден. 16

В фигуре Ивана Федоровича Мануйлова-Манусевича сфокусирована мерзостная гнусь царской России, ее чиновная амбициозность, интриганство, м а л о с т ь, вся ее вопиющая безыдейность.

Судить об эпохе можно по-разному: бывает, передают из уст в уста рассказы стариков, и в зависимости от того, чему те ранее служили, рождается либо злой памфлет, либо высокая легенда; можно судить по тем или иным произведениям литературы и живописи; однако лучше всего сущность эпохи делается ясной из анализа документов.

...Иван Мануйлов-Манусевич заявил себя за десять лет перед описываемыми событиями способом весьма странным.

Заведующий делопроизводством департамента полиции Ратаев сообщал в докладной записке министерству внутренних дел, датированной днем 3 мая 1895 года, следующее:

"Во время моего пребывания в Париже мне случилось познакомиться через посредство начальника нашей парижской агентуры П. И. Рачковского с неким Иваном Федоровичем Мануйловым, прибывшим во Францию в качестве секретаря газеты "Новости" будто бы для ознакомления с настроением французского общества по поводу предстоящего участия Франции в Кильских празднествах и совместно с Германией действия против ратификации японско-китайского мирного договора. В качестве русского журналиста Мануйлов пользуется протекцией известного Вашему превосходительству советника французского министерства иностранных дел Ганзена.

...В последнюю свою поездку в Париж Мануйлов познакомился в кафе-шантане "Казино" с одним из агентов парижской префектуры, специально занимающимся русскими делами, и за стаканом вина объяснил ему, что он, Мануйлов, состоит при министерстве внутренних дел и командирован за границу для контроля деятельности парижской агентуры, которою будто бы в Петербурге недовольны.

Узнав о происках Мануйлова, чиновник особых поручений Рачковский счел за лучшее пригласить Мануйлова к себе и сообщил ему о разговоре с агентом. Мануйлов был сконфужен, сознался во всем (разумеется, кроме оскорбительных отзывов о личности Рачковского и его прошлом), расплакался и объяснил следующее.