Юлиан Семенов - Горение (полностью)

В. Н. К о к о в ц о в. - Нам говорят о крестьянах... Почему, однако, говорить об одних крестьянах? Намечаемый путь уничтожает Государственный совет и сводит к управлению страной одною палатою! В случае принятия предложения графа Сергея Юльевича, - задержки больше не будет. То, что ныне предлагается, уничтожает Государственный совет и знаменует переход к одной палате.

Г р а ф С. Ю. В и т т е. - Я желаю сказать лишь то, что если ввести положение, по которому верхняя палата может отделить народ от монарха, то это есть известный урон. Я вовсе не поддерживаю князя Оболенского, но не желаю, чтобы народ сказал, что он отдален от царя. Напрасно относиться с пренебрежением к психологии общества, а особенно крестьян, где вся психология: "Бог и царь!"

Б а р о н Ю. А. И к с к у л ь. - Граф Витте скова проектирует отдать законодательство в руки толпы. Между тем для этого дела требуется устойчивость, необходимо поставить Государственный совет в качестве учреждения, ограждающего Ваше Императорское Величество. Иначе лучше совсем упразднить Государственный совет.

П. Н. Д у р н о в о. - Если будем, подобно графу Витте, считаться с отдельными сословиями, мы впадем в ошибку.

Г р а ф С. Ю. В и т т е. - Я предлагаю пополнить проект только тем, чтобы об отклоненных предложениях доводилось до сведения Государя Императора.

В. В. В е р х о в с к и й. - Странно писать в законе о том факте, чтобы не делать секрета от Государя Императора. Ваше императорское величество всегда можете потребовать всякие сведения. Но помещать об этом особое постановление было бы странно...

П. Н. Д у р н о в о. - Постановления о доведении до высочайшего сведения не должны быть вносимы в законодательные акты.

Е г о И м п е р а т о р с к о е В е л и ч е с т в о. - Оставить, как в проекте. Далее..." 24

Попов пил тяжело, не хмелел, только глаза его начинали высвечиваться изнутри какой-то жалостливой прозрачностью. Серебряные часы Павла Буре лежали на столе с открытой крышкой; было уже девять сорок. В охрану надлежало вернуться через пятьдесят минут - Сушков к этому времени должен все п о д г о т о в и т ь. Попов с трудом сдерживал себя - хотелось подняться, сунуть Леопольду Ероховскому кредитный билет, насладиться его унижением и, не дав руки, бежать к себе: уж он-то знает своих молодцов, уж он-то знает Павла Робертовича. Объяснять ему, правду про Стефу открыть - нельзя, никому нельзя, самому себе кто петлю накидывает? Грозить можно и намекать, на операцию намекать, а им, костоломам, не до операций, особливо если хлебного примут, здоровы водку жрать, сукины дети. Но и уйти сейчас невозможно, потому что Ероховский расходится трудно, необходимо слушать его умности, жалобы на собратьев, на власть, которая не может о б е с п е ч и т ь, на дороговизну (хотя от предложенных за услуги денег отказался: "Искусство нуждается в правопорядке - только поэтому я вам помогаю. Анархии театр не надобен, черни угодны непрофессиональные балаганы на площадях"). Пьет он тоже хорошо, но, видимо, последнее допивает: агентура сообщила, что Ероховский начинает закладывать с утра, поправляется портвейном, страдает, ждет обеда, чтобы со щами пропустить стакашку, тогда только расходится, начинает каламбурить, записывает что-то в блокнотик, потом - и чем дальше, тем быстрее - скисает, норовит поспать, но спит плохо, тревожно и с вечера пьет чуть не до рассвета так долго не выдержит, так можно года два продержаться, а он уж полтора разменял.

Попов нетерпеливо присматривался к Ероховскому, но нетерпение он умел скрывать за небрежной заинтересованностью, похохатывал добродушно, когда Ероховский громил имперские порядки, заботливо предупреждал сдерживаться в откровениях с малознакомыми людьми, особенно левых убеждений: "Нам же потом напишут, а мне вас защищай!"

- Вы мне скажете, где теперь Стефа? - спросил Ероховский. - Я бы ее навестил, паспорт мне позавчера выдали... В Кракове актрисуля?

- Рядом с Краковом. В Татрах, - ответил Попов. - В санатории... Вы, наверное, п р о х о д и л и с ь, а, пан Леопольд? Мне говорили, что все актрисы должны непременно отдаться либо режиссеру, либо драматургу, без этого, рассказывают, в вашем мире невозможно...

- Если бы, Игорь Васильевич, если бы...

- Коли б она была вашей, не стали б ее уговаривать за границу бежать?

- Конечно, нет.

- И моей бы просьбе отказали?

- Отказал бы.

- А где же общечеловеческая гуманность? Где подвижничество?

- В охранном отделении, - ответил Ероховский. - Жандармы этими вопросами занимаются и учат общество, как следует понимать истинную гуманность.

- Слушайте, а к вам т о в а р и щ и не подваливали еще, пан Леопольд? Не просили написать что-нибудь эдакое про Красное воскресенье, про "Потемкина", про ту же Лодзь?

- Соглашаться?

- Непременно. Это было бы восхитительно, мы бы с вами Петербургу нос утерли: у них был вождь рабочих - Гапон, а у нас выразитель рабочих чаяний Ероховский.

- А потом бы как Татарова - ножом в шею.

- Так ведь Татаров двурушник, он и вашим и нашим. Слушайте, пан Леопольд, я хочу предложить вам эксперимент...

- Повесить кого-нибудь?

Попов заколыхался, забулькал, чокнулся с Ероховским, медленно выцедил, понюхал корочку, закусывать не стал.

- Хотите посмотреть, как вешают? Я устрою.

- Не хочу.

- Отчего?

- Запью.

- Да вы и так пьете втемную.

- Я в открытую пью, Игорь Васильевич, про того, кто пьет втемную, говорят: "Он и капли в рот не берет". Скажите мне правду, полковник, как на духу скажите: спасти империю сможете или все покатилось? Скажите честно: есть надежда, или пора направлять стопы в Париж, пока здесь резать не начали - всех под один гребень?

- С чего это вы?

- Да с того, что я по городу хожу, а не езжу на дутиках, как вы. С того, что ем и пью в открытых местах, где люди г о в о р я т, а не на тайных квартирах, где отставной жандарм прислуживает. Оттого, что я в театре за кулисами работаю, а не в ложе бенуара сижу, - все оттого, Игорь Васильевич...

- А я еще к тому же читаю сводки, пан Леопольд, в которых записаны разговоры подстрекателей революции, и я в курсе их планов, знаю, где у них склады оружия и литературы, а ведь ничего - спокоен. Пусть шумят, пусть кулаками машут. Больше машешь - скорей устанешь. Да и зрителям надоест: в театр ходят для того, чтобы дождаться момента, когда ружье выстрелит. А если не пальнет? Да пропади пропадом такой театр, тьфу на него! Недовольны? А дальше что?

- А дальше вся вера вытравится, вот что...

Попов приблизился к Ероховскому и, разозлившись, медленно ответил:

- А плевать на веру! Плевать, пан Леопольд! Важно держать в руках, важно знать, важно, чтобы порядок был, чтобы боялись... Вера... Для этого церкви есть и костелы, чтобы верою заниматься, не наше это дело - вера... Наше дело правопорядок...