Валерий Волковинский - Нестор Иванович Махно

Попав в 1909 г. в Александровскую тюрьму, Махно стойко держался на допросах и никого не выдавал. Однако, вернувшись в камеру, с присущей крестьянам дотошностью рассказывал соседям о «подвигах» гуляйпольских анархистов. Так, он поведал соседу по нарам, некоему А. Сидуре, об убийстве пристава Караченцева, назвав при этом одного из участников дела, С. Кравченко. Эта информация стала известна тюремным властям, когда, оказавшись в Псковской тюрьме, Сидура при допросе в обмен на смягчение ему наказания сообщил эти сведения жандармскому ротмистру. Тот не замедлил срочно переслать их Екатеринославскому губернскому жандармскому управлению. Кравченко арестовали [10] ЦГИА УССР в г. Киеве, ф.313, оп.2, д.2579, л.261. .

Еще 1 сентября 1908 г. тюремщик Рыжко перехватил записку Махно Левадному: «Берите на себя дело». Полицейские чины пытались добиться от Махно каких-либо признаний, но тот хладнокровно ответил, что хотел посоветовать своему товарищу давать правдивые показания. Сам он не пал духом и лелеял надежду на побег. Вскоре тюремщики перехватили новую его записку: «Товарищи, напишите, на чем остановились: будете ли что-нибудь предпринимать? Сила вся у вас, у нас только четыре человека. Да или нет — и назначим день. До свидания, привет всем» [11] Неволин Н Г. Махно и гуляйпольская группа анархистов. — Каторга и ссылка, 1927, № 5, с. 75–76. . Полицейским стало ясно, что заключенные готовят побег и один из его организаторов — Махно.

5 января 1910 г. при перевозке гуляйпольских анархистов из Александровска в Екатеринослав А. Семенюта предпринял с воли попытку освободить товарищей. Перестрелка между ним и солдатами 133-го Симферопольского полка закончилась его бегством. И после прибытия арестантов в Екатеринославскую тюрьму Махно был доставлен к помощнику губернского тюремного инспектора. Тот записал, что рост арестанта — 2 аршина 4 вершка, глаза у него карие, волосы темно-русые, на левой щеке около глаза шрам, он малограмотен, говорит на малороссийском и русском языках, холост, православного вероисповедания, в момент поступления в тюрьму денег и ценных вещей не имел, поведения удовлетворительного [12] Центральный государственный исторический архив в Москве (ЦГИАМ), ф.623, оп.4, д. 15002, лл.24, 41. .

В этой тюрьме он пробыл почти полтора года, пережив там самые страшные дни своей жизни. С 22 по 26 марта 1910 г. в Екатеринославе состоялся суд над группой анархистов-коммунистов. Их судил Одесский военно-окружной суд. Приговор Махно — высшая мера наказания [13] Центральный государственный военно-исторический архив (ЦГВИА) СССР, ф.801, оп.7/67, д.10/59, лл. 132–152. . 52 дня он мучился в камере, еженощно прислушиваясь к каждому шороху и ожидая прихода палача с тюремным священником. Однако в момент вынесения приговора (благодаря вышеупомянутому поступку матери) ему не хватало до совершеннолетия (21 год) полгода, что спасло его от смертной казни. Подписал помилование министр внутренних дел П. А. Столыпин.

Махно считал, что остался жив благодаря хлопотам матери, которая с помощью родственников и соседей написала письмо вдовствующей императрице о помиловании сына. Послание якобы попало к Марии Федоровне в день ее именин; будучи в хорошем настроении, она отменила смертный приговор. 2 августа 1911 г. вместе с другими 11 каторжниками Нестор был отправлен в Москву. Его везли в ручных и ножных кандалах. 4 августа он впервые через зарешеченное окно увидел «первопрестольную», а через час за ним закрылись железные ворота московской центральной пересыльной тюрьмы — Бутырской. Новоприбывший каторжник вскоре попал в камеру, где судьба свела его с анархистом П. А. Аршиновым (Мариным). Тот оказал на Махно большое влияние и, по сути дела, впервые познакомил с теорией анархизма.

В «Бутырках» Нестор подорвал здоровье. Упрямый, не желавший смириться с бесправием, с тяжелым режимом, он постоянно спорил с начальством и часто сидел в холодном карцере. 14 октября 1911 г. тюремный врач обнаружил у него чахотку и отметил, что заключенный приобрел эту болезнь во время содержания под стражей. В тюремной больнице ему было удалено одно легкое. Махно переносил превратности судьбы стойко, не падал духом и верил, что рано или поздно ему удастся вырваться на свободу. Из Гуляйполя он получал на Пасху письма от матери, иногда от братьев, близких и соседей. Брат Григорий призывал Нестора «обратиться к Иисусу Христу», который его защитит и спасет от бед. Ко дню рождения приходили поздравительные открытки от жившей в Гуляйполе любимой девушки Нюси Васецкой.

Махно скучал по дому, просил родных писать почаще, побольше сообщать об их жизни, в одном из писем матери напомнил ей, как важно получать весточку от родного человека, когда находишься в беде: «Ведь помнишь, как радостно нам было, когда мы были дома, а Савва в Японии, в плену, и когда получили мы от него письмо, отражающее собой всю жизнь его. Как больно, тяжело и в то же время радостно нам было от того, что он жив, что у него есть надежда быть в живых и возвратиться на родину. Так ожидаю я от Вас и Нюси письма, которое мне скажет, что вы обе живы-здоровы, что у Вас, мама, есть надежды на здоровую жизнь и на счастье увидеть меня возле себя, а у Нюси надежды на ее счастливую юную жизнь, познающую свое призвание, и также видеться со мной. Я от одного только воспоминания прихожу в неописуемое упоение» [14] ЦГИАМ, ф.623, оп.4, д.15002, л.57. .

Воспоминания о бутырских днях жизни Махно оставил Аршинов. «В обстановке каторги, — писал духовный наставник Нестора, — он ничем особенным не отличался от других, жил, как и все прочие — носил кандалы, сидел по карцерам, вставал на поверку. Единственное, что обращало на него внимание, — это его неугомонность. Он вечно был в спорах, в расспросах и бомбардировал тюрьму своими записками. Писать на политические и революционные темы у него было страстью. Кроме этого, сидя в тюрьме, он любил писать стихотворения и в этой области достиг большего успеха, чем в прозе» [15] Аршинов П. История махновского движения (1918–1921). Берлин. 1923, с. 215. .

Когда вышел манифест об амнистии в связи с празднованием 300-летия дома Романовых, Нестор с нетерпением ожидал, что и перед ним откроются тюремные ворота. Не дождавшись, 17 июля 1913 г. он написал прошение московскому губернскому тюремному инспектору с запросом, применим ли к нему царский указ. Узнав через неделю, что вынесенный ему приговор не подлежит пересмотру, он впал в депрессию и стал вынашивать идею побега. Первую мировую войну, о которой часто писали Нестору его братья, он встретил без эмоций. В отличие от многих политических заключенных его не охватил патриотический угар. От брата Савелия, принимавшего участие в русско-японской войне 1904–1905 гг., он знал о лишениях, которые ждут солдат, и беспокоился о братьях, понимал, что им предстоит воевать. 10 августа 1914 г. Махно обратился к тюремному начальству с просьбой разрешить ему написать вне очереди письмо в связи с уходом на фронт брата Емельяна.