Тихон Семушкин - Чукотка

- Когда я учился в первом классе и когда в первый раз прилетел самолет, я подумал: наверно, эти русские, которые летают, не люди. Не верилось, что человек может так летать. Теперь все мы верим. Потом, когда я узнал о парашюте, я очень заинтересовался им. Но все-таки прыгать с такой высоты было страшно. Когда я учился у пограничников летать, один раз видел, как красноармеец прыгнул. Было очень высоко. Я первый раз видел живого человека, который прыгал. И он мне сказал, что совсем не страшно. Нужно быть только спокойным и, самое главное, смелым. Тогда мне захотелось самому прыгнуть. Думаю: "Попробую, все равно". Я решил прыгнуть. Когда в воздухе я залез на крыло, мне вдруг стало так жалко расставаться с самолетом, что я чуть-чуть не вернулся обратно. Я взглянул на Андрея Андрея и испугался, что он узнает мои мысли. Не думая больше, я взял да и махнул! Быстро-быстро пронеслись в голове мысли: "Вдруг парашют не раскроется?" Ведь с такой высоты упасть - костей не соберешь. Потянул вытяжное кольцо, меня дернуло, парашют раскрылся, и мне показалось, что я повис в воздухе. "Кто теперь снимет меня отсюда?" - подумал я. Но потом вижу, что я несусь к земле. И стало так досадно мне! Хотелось немного повисеть еще. Эх, ребята, и хорошо же оттуда смотреть на землю! Люди на земле, как евражки, ползают. За заливом виднелось стадо оленей. В короткое время я успел многое рассмотреть. Но гляжу - земля все ближе и ближе, бегут пограничники. Я коснулся земли ногами и от радости не могу слова сказать. Это очень интересно - прыгать с самолета. И совсем не страшно.

Ребята, зачарованные его рассказом, стояли, словно онемев.

- Андрей Андрей сказал, что скоро организует у нас аэроклуб. Тогда смогут учиться все, кто хочет.

- Правда, Таграй? - почти в один голос спросили они.

- Правда!

И УМЕРЕТЬ ЧЕЛОВЕК ХОЧЕТ ПО-НОВОМУ

Легкий южный ветерок, как тепловатая вода, ласкает лицо. Так и хочется идти навстречу этим мягким воздушным потокам.

В такую погоду в чукотском стойбище большое оживление. Дети носятся между яранг, как разыгравшиеся молодые оленята в хороший, ясный северный день. Ватагой они бегут к морю. Они подбирают ракушки, хорошо отшлифованные, красивые камешки. Увидев на берегу морскую капусту, выброшенную волнами, они с криком вперегонки несутся к ней и, схватив, с удовольствием жуют ее.

Обычно, подъезжая к поселку, еще издали слышишь их многоголосый шум и гам. Но сегодня не слышно и не видно детворы.

Сегодня, в это ласковое утро, в поселке необычно тихо. Будто все сговорились молчанием встретить этот тихий, спокойный северный день. Собаки, отлично чувствующие настроение человека, и те притихли. Может быть, здесь случилось какое-нибудь несчастье? Но и шаманский бубен не гремит в этой тягостной тишине.

Чей покой оберегают люди?

В яранге, на оленьих шкурах, лежит человек и редкими вздохами ловит воздух, которого так мало в небольшом меховом пологе. Он шевелит губами, глаза закрыты. Вокруг него молча сидят люди и смотрят на ввалившиеся глаза. Наконец глаза открываются.

- Пить... - слышится слабый голос.

Больного заботливо приподнимают и помогают ему напиться из чашки. Больной делает несколько глотков.

- Вот теперь лучше.

Над ним склоняется пожилая женщина:

- Плохо тебе, Тнаыргын? Тяжело? Или облегчить твои мучения?

Женщине жаль хорошего старика. Она ждет, когда он попросит задушить его. Трудно смотреть, когда болеет хороший человек.

- Да... тяжело... - говорит старик. - Люди, может, болезнь уйдет от меня? Надо помочь ей уйти.

Он открыл глаза. Женщина опять склоняется над ним и тихо говорит:

- Эненылин* сказал, что нельзя изгнать из тебя злого духа. Он сказал, что ты - летающий поверху человек. Только смерть через удушение спасет тебя.

[Эненылин - шаман.]

Старик вяло пошевелил рукой.

- Не надо... Пусть я умру по-новому, без ремня на шее. Пить... Я сдружился с русскими... Они достойны моей дружбы. Может, русский доктор захочет приехать ко мне? Может, он изгонит болезнь мою?

К старику подполз Ульвургын.

- Тнаыргын, я давно послал Айвана за русским доктором.

Старик обвел всех взглядом.

- Хорошо, - ответил он. - Надо бы сказать и ученикам. Пусть они кончили бы свои занятия... Если уйду из жизни, глазам была бы радость последний раз увидеть их.

- И ученикам Айван скажет.

А в это время Айван уже мчался к доктору.

Он вбежал в больницу и громко спросил сестру-чукчанку:

- Доктор где?

Доктор выглянул из амбулатории.

- Здравствуй, Айван. Что скажешь хорошенького?

- Хорошего нет, плохие новости есть.

- Что такое? Проходи сюда. Садись и рассказывай.

- Тнаыргын хочет умирать.

- Как умирать? - воскликнул доктор. - Задушить хотят его?

- Нет, нет! - замахал руками Айван. - Наверно, он сам умрет. Шаман сердился: зачем не просит смерти старик? А он еще не сказал этого слова.

- Что же ты не привез его в больницу? - строго спросил доктор. - Ведь, чего доброго, его задушат там!

Словно испугавшись, Айван отступил назад и тихо сказал:

- Наверно, плохой он. Только воду пьет. Вчера еще ходил, а теперь лежит. Наверно, нельзя его везти. Может быть, теперь сам умер.

- Ай-ай-ай! - сказал доктор. - Скажи, чтобы быстро запрягли собак!

Слух о неожиданной болезни старика Тнаыргына быстро проник в школу. Шум во время перемены прекратился, и ребята, окружив больничного завхоза Чими, с волнением слушали его.

Тает-Хема побежала в учительскую. Она обратилась к директору школы:

- Иван Константинович! Мне надо поехать домой. Тнаыргын умирает. Ведь я ему родственница.

- А что с ним? - спросила Татьяна Николаевна.

- Не знаю.

- Ну хорошо, поезжай, - сказал директор. - Если еще кто из учеников захочет - пусть тоже едут. И вам, Татьяна Николаевна, следовало бы поехать.

В яранге Тнаыргына все больше и больше прибавлялось народу. Никто ничего не говорил, но, видимо, каждый считал своим долгом перед смертью старика показаться ему на глаза.

Кто-то из присутствующих пытался закурить трубку, но Ульвургын остановил его:

- Не надо. Если русский доктор приедет, ругаться будет. Я очень хорошо это знаю.

Кивнув головой в знак согласия, чукча молча спрятал трубку.

В сенцы яранги вошли доктор и Татьяна Николаевна. Модест Леонидович взял свой чемоданчик, опустился на колени и неуклюже, как медведь, на четвереньках полез в полог, где лежал больной. За ним полезла и Татьяна Николаевна.

- Ай-ай-ай! Сколько народу! Ульвургын, что же ты, батенька мой, делаешь? Ведь воздуха не хватает здесь даже для здорового человека. Неужели ты не знаешь?

- Знаю, знаю, доктор, - тихо проговорил старик. - Только стыдно мне сказать людям, чтобы они не приходили сюда.

- Ну, друзья мои, надо уйти отсюда. Постойте в сенцах, - сказал доктор.