Николай Непомнящий - Тайны военной агентуры

Роммель сидел один в своем кабинете на первом этаже и работал при свете настольной лампы. Хотя фельдмаршал выглядел старше своего 51 года, он оставался таким же неутомимым, как всегда. Этим утром, как обычно в четыре часа, он был уже на ногах и теперь с нетерпением ждал наступления шести часов, когда должен был состояться завтрак с членами его штаба, после которого ему предстоял отлет в Германию — его первый отпуск домой за многие месяцы.

На плечах Роммеля лежала ответственность за отражение нападения союзников в момент его начала. Гитлеровский Третий рейх уже качался, неся одно поражение за другим, день и ночь тысячи союзнических бомбардировщиков совершали рейды на Германию, советские войска вторглись в Польшу, английские и американские войска стояли у ворот Рима. Повсюду вермахт нес тяжелые потери и отступал, но Германия была еще далека от разгрома. Сражению с армиями союзников, которые вторгнутся во Францию, предстояло стать решающим, и никто не понимал это лучше, чем Роммель.

Однако этим утром фельдмаршал собирался отбыть домой. Уже несколько месяцев он рассчитывал провести три-четыре дня в Германии в начале июня, а кроме того, хотел увидеться с Гитлером. Вообще-то, существовало много причин, по которым он, как ему казалось, должен был уехать, но главной из них — хотя в этом фельдмаршал никогда бы не признался — была отчаянная необходимость в отдыхе. Только один человек действительно понимал, в каком напряжении постоянно пребывал Роммель — это была его жена Люси-Мария, с которой он делился всеми своими проблемами. Меньше чем за четыре месяца он отправил ей более сорока писем и почти в каждом из них предсказывал скорую высадку союзников.

6 апреля фельдмаршал написал: «Напряжение здесь растет с каждым днем... Осталось, вероятно, лишь несколько недель».

6 мая: «Все еще нет никаких признаков приближения британцев и американцев... С каждой неделей, с каждым днем... мы укрепляемся... Я смотрю на предстоящие боевые действия с уверенностью... Возможно, они разгорятся 15 мая, может быть, в конце месяца».

19 мая: «Прикидываю, как бы выделить несколько дней в июне, чтобы уехать отсюда. Пока нет никакой возможности».

Наконец такая возможность появилась. Одним из оснований для принятия Роммелем решения об отъезде теперь были его собственные соображения относительно намерений союзников. Сейчас перед ним на столе лежал еженедельный отчет штаба группы армий «Б», который следовало переправить в штаб-квартиру фельдмаршала Герда фон Рундштедта в Сен-Жермене, рядом с Парижем, а оттуда в ставку Гитлера. В отчете Роммеля говорилось, что союзники находятся в «высокой степени готовности», что «возрос поток передач французскому Сопротивлению», но, что, «основываясь на предшествующем опыте, нельзя с уверенностью утверждать, будто есть признаки планирования вторжения на ближайшие дни». Роммель опять ошибался.

Теперь, после того как май уже прошел — а этот месяц был наиболее подходящим союзникам для нападения — Роммель сделал вывод, что вторжения не будет еще несколько недель. Теперь он заключил — также как и Гитлер, и германское верховное главнокомандование — что нападение произойдет, скорее всего, одновременно с летним наступлением Красной Армии или вслед за ним. Они знали, что русские не смогут начать свои атаки в Польше раньше окончания распутицы, и делали вывод, что наступление начнется где-то в последних числах июня.

На западе уже несколько дней стояла плохая погода, и ожидалось, что она еще ухудшится. В пять часов утра прогноз на 4 июня обещал усиление облачности, сильный ветер и дождь. Уже в этот час канал продували ветры со скоростью 20—30 миль в час, и Роммелю казалось крайне маловероятным, что союзники отважатся на нападение, по крайней мере, в течение ближайших дней. Он открыл дверь кабинета и вышел к своим офицерам на завтрак. На улице со стороны деревушки послышался бой колокола — в церкви святого Самсона звонили к молитве святой Богородице, и каждый издаваемый колоколом звук боролся за свое существование с сильным ветром. Наступило шесть часов утра.

Атлантический вал — система оборонительных сооружений вдоль французского побережья — явился очередным «грандиозным замыслом» Гитлера. До 1941 года победа казалась фюреру и его зазнавшимся генералам столь очевидной, что никому и в голову не приходило строить береговые оборонительные сооружения. После разгрома Франции Гитлер ждал, что британцы попросят мира. Они не попросили. А с течением времени военная и политическая ситуации стали быстро меняться. С помощью Соединенных Штатов Британия стала медленно, но уверенно укрепляться, и Гитлер, глубоко увязший в войне, после нападения на Советский Союз в июне 1941-го, увидел, что побережье Франции больше не является плацдармом для дальнейшей экспансии, теперь оно стало слабым местом в его обороне. А в декабре 1941 года, после вступления Америки в войну, фюрер громко объявил миру, что «от Киркинеса до Пиренеев протянется полоса мощных фортификационных сооружений и опорных пунктов... и мое непоколебимое решение — сделать эти укрепления неприступными для любого врага». Замах был колоссальным — длина этой береговой оборонительной линии превышала 3000 миль.

В 1942 году, когда ход войны стал меняться не в пользу немцев, Гитлер, собирая своих генералов, кричал, что вал должен возводиться с максимальной быстротой. На строительстве укреплений день и ночь работали тысячи насильно согнанных иностранных рабочих, туда уходили тысячи тонн бетона — и во всей оккупированной нацистами Европе его уже нельзя было достать для каких-то иных нужд. В неимоверных объемах требовалась сталь, но в этом материале ощущалась столь острая нехватка, что инженеры часто были вынуждены обходиться без него. К концу 1943 года Атлантический вал, над сооружением которого трудилось более полумиллиона человек, все еще был далек от завершения.

То, что Роммель увидел во время инспекции оборонительной линии, ужаснуло его. Возведение оборонительных сооружений было завершено лишь в некоторых местах, в других же работы еще и не начинались. Хотя даже в таком состоянии Атлантический вал являлся грозной преградой, ощетинившейся на построенных участках стволами тяжелых орудий. По мнению Роммеля, этого было совершенно недостаточно. На его критический взгляд вообще весь этот проект был пустой и нереальной затеей, и он отзывался об Атлантическом вале как о «несбыточном мечтании из Wolkenkuckucksheim (мира грез) Гитлера».

Фон Рундштедт искренне согласился с таким уничтожающим определением Роммеля (наверное, это был единственный раз, когда мнения этих двух военачальников совпали). Старый мудрый фон Рундштедт никогда не верил в стационарные оборонительные линии. В 1940 году он осуществил прорыв во Францию в обход линии Мажино, завершившийся ее поражением. Для него Атлантический вал был «грандиозным блефом... действующим больше на немецкий народ, чем на противника», и мог лишь «на время задержать» продвижение союзников, но не остановить их. Ничто, полагал фон Рундштедт, не сможет воспрепятствовать высадке, и, по его плану, для отражения вторжения следовало отвести войска от побережья и остановить союзников после того, как они выгрузятся.