Николай Непомнящий - Тайны военной агентуры

Роммель же с такой тактикой был совершенно не согласен. Он был убежден, что есть только один способ отразить нападение: встретить его в самом начале; потом уже не будет времени для подтягивания подкреплений, которые, к тому же, скорее всего, будут уничтожены бомбардировками с кораблей и с воздуха или артиллерийским огнем. Все части, по его мнению, от пехоты до танковых дивизий, должны находиться в состоянии постоянной готовности на побережье или в некотором удалении от него.

Капитан Гельмут Ланг, его тридцатишестилетний адъютант, хорошо помнил тот день, когда Роммель вкратце изложил ему суть своей стратегии. Они вышли тогда к пустынному берегу, и Роммель, невысокий и коренастый, в своей кожаной шинели и старом кашне на шее прогуливался по песку взад и вперед, помахивая «неуставным» фельдмаршальским жезлом — черной двухфутовой палочкой с серебряным навершием и красной, черной и белой извивающимися полосами. Указав им на песок, он сказал:

— Война будет выиграна или проиграна на побережье. У нас есть только один шанс остановить противника: постараться сделать это, пока он находится на воде и пытается выбраться на берег. Резервы не смогут подоспеть к разгару сражения, и на них даже глупо рассчитывать. Все, что у нас есть, мы должны держать на побережье. Поверьте мне, Ланг, первые двадцать четыре часа вторжения будут решающими... Для союзников, так же как и для немцев, это будет самый длинный день».

Гитлер в целом одобрил план Роммеля, и с этого момента фон Рундштедт оставался главнокомандующим лишь номинально. В течение нескольких казавшихся такими короткими месяцев Роммель внес в существующую систему обороны некоторые дополнения, существенно изменившие общую картину. На всех участках побережья, где, как он считал, была возможна высадка, он приказал установить антидесантные препятствия. Эти препятствия — стальные треугольники с рваными краями, зазубренные куски железных конструкций наподобие ворот, деревянные столбы с железными остриями, бетонные конусы — расставлялись между самой высокой и самой низкой приливными отметками, и к каждому из них прикрепляли взрывной заряд. Такие заграждения (большую часть которых Роммель спроектировал сам) были одновременно простыми в изготовлении и опасными для высаживающегося противника. Их назначение состояло в том, чтобы протыкать днища загруженных солдатами десантных судов и топить их или задерживать настолько, чтобы береговые батареи успели пристреляться. Всего вдоль побережья было установлено более полумиллиона таких смертоносных железяк.

Но Роммель еще не был удовлетворен. Повсюду — в песке, на обрывах, в оврагах, на идущих с берега тропинках — он приказал установить мины всех типов, от больших, размером с огромную сковороду, способных разорвать гусеницу танка, до маленьких S-мин, которые подскакивали на уровень живота, после того как на них наступали, и взрывались. Теперь побережье было засеяно более чем пятью миллионами мин, и к началу вторжения Роммель хотел довести их количество до пятидесяти миллионов.

Из-за минных полей за горизонтом наблюдали солдаты Роммеля, укрывшиеся в дотах, бетонных бункерах и ходах сообщения, окруженных рядами колючей проволоки. Стволы всех имевшихся в распоряжении фельдмаршала орудий смотрели в море и на прибрежный песок, уже пристрелянные и готовые обрушить на десантников противника шквал огня.

Роммель использовал также всю имевшуюся у него сравнительно новую военную технику и военные изобретения. Там, где не хватало пушек, он ставил батареи ракетных установок или многоствольных минометов, а в одном месте у него даже имелись миниатюрные танки-роботы, носившие название «Голиаф». Эти машины, способные нести на себе более полутонны взрывчатки, управлялись дистанционно и могли, выехав из укреплений, спуститься к берегу и взорваться среди высаживающихся солдат или десантных судов.

История войн еще не знала более смертоносных оборонительных систем, чем та, что была подготовлена на побережье Франции против готовящихся к вторжению войск союзников. Однако Роммель все еще был не удовлетворен. Он хотел еще больше дотов, больше прибрежных заграждений, больше мин, больше пушек и солдат. Но больше всего фельдмаршалу были нужны сильные танковые дивизии, которые стояли в резерве далеко от побережья. В эти напряженные дни ожидания вторжения фюрер настоял, чтобы эти танковые части остались в его личном распоряжении, Роммель же хотел иметь у берега хотя бы пять из этих дивизий, и был только один способ получить их: ему следовало увидеться с Гитлером. Роммель часто говорил Лангу: «Человек, который видит Гитлера последним, выигрывает игру». Этим хмурым утром, готовясь отправиться в Германию, фельдмаршал был более чем когда-либо настроен на выигрыш.

В штабе 15-й армии, располагавшемся у бельгийской границы, в 125 милях от Ла-Рош-Гайон, в своем кабинете за столом сидел подполковник Гельмут Майер и тупо смотрел в пространство. Майер занимался нервной, изматывающей работой — он возглавлял единственное на всем противостоящем вторжению фронте контрразведывательное подразделение. Его ядро составляла группа радиоперехвата в составе 30 человек, в чьи обязанности входило только прослушивание радиоэфира. Каждый из этих людей был радиоспециалистом, владеющим тремя языками, и редкое переданное точками и тире сообщение союзников ускользало от их ушей.

Майер знал свое дело. По нескольку раз в день он просматривал кипы перехваченных радиопосланий, выискивая среди них подозрительные, необычные — даже неправдоподобные. Этой ночью его люди перехватили одно такое неправдоподобное сообщение. Переданное по высокоскоростному газетному кабелю сразу после наступления темноты, оно гласило: «Срочно. Пресс Ассошиэйтед Н-Йк ШтКв Эйзенхауэра объявляет высадке союзников Франции».

Майер был ошеломлен. Первым его порывом было оповестить штаб-квартиру — но он сдержался и успокоил себя: должно быть, сообщение было ложным. На это указывали два обстоятельства. Во-первых, наблюдалось полное отсутствие какого-либо движения на всей линии ожидаемого вторжения (о любом появлении противника подполковник узнал бы немедленно). Во-вторых, еще не была передана вторая часть сигнала, о котором в январе ему сообщил адмирал Канарис, в то время шеф германской разведки, и которым, по его словам, союзники должны были предупредить подполье о начале этой операции.

Канарис предупредил, что за предшествующие вторжению месяцы союзники передадут несколько сотен радиограмм, но действительно иметь отношение к дню «Д» будут лишь немногие из них. Остальные же будут фальшивыми, посылаемыми специально, чтобы их обмануть и сбить с толку. Канарис тогда дал указание, чтобы он перехватывал все радиопослания, чтобы не упустить важные. Поначалу Майер был настроен скептически, ему казалось ненормальным всецело полагаться только на одно послание-сигнал. Но вечером 1 июня его операторы перехватили первую часть послания союзников — точно такого, как его цитировал Канарис. Оно ничем не выделялось из сотен других закодированных предложений, передаваемых для подполья в ежедневных радиопередачах Би-би-си. Большая часть этих предложений, произносимых на французском, голландском, датском и норвежском языках, были бессмысленными, типа: «Троянская война продолжаться не будет», «Черная патока завтра превратится в коньяк» или «Джек носит длинные усы».