Николай Непомнящий - Тайны военной агентуры

В штабе Роммеля в Ла-Рош-Гайон работа шла своим обычным чередом, как будто фельдмаршал никуда не уезжал. При этом начальник штаба, генерал-майор доктор Ганс Шпайдель, счел обстановку достаточно спокойной, чтобы можно было устроить небольшой званый обед. Он пригласил несколько человек и среди них Эрнста Юнгера, философа и писателя. Интеллектуал Шпайдель ожидал предстоящий обед с нетерпением: он надеялся побеседовать на свою любимую тему,— о французской литературе. Появилось и еще кое-что, что требовалось обсудить,— двадцатистраничная рукопись, набросанная Юнгером и тайно переданная им Роммелю и Шпайделю. Последние оба придавали его труду большое значение и сильно рассчитывали на него: это был проект заключения мира — после того, как Гитлер будет осужден немецким судом либо убит.

В Сен-Лo, в штабе 84-го корпуса, начальник разведки майор Фридрих Хайн занимался подготовкой праздничного ужина, посвященного дню рождения командующего корпусом генерала Эриха Маркса, который приходился на 6 июня. Генерал должен был днем уехать в Бретань, в город Ренн, и его офицеры решили устроить вечеринку-сюрприз. Марксу вместе со всеми остальными старшими командирами дислоцированных в Нормандии войск предстояло принять участие в тактических играх на большой карте, которые должны были начаться во вторник утром. Каждый из приглашенных ожидал, что Kriegsspiele будут интересными: их темой ожидалось теоретическое «вторжение», ожидаемое в Нормандии.

Предстоящие учения беспокоили начальника штаба 7-й армии — бригадного генерала Макса Пемзеля. Представлялось очень скверным, что старшие офицеры его стоявших в Нормандии и на полуострове Котантен частей будут отсутствовать все одновременно. Но то, что их не будет всю ночь, было просто опасным — Ренн находился от большинства из них довольно далеко, и Пемзель боялся, что кое-кто решит отправиться туда до рассвета. Генерал считал, что если вторжение будет предпринято в Нормандии, то оно начнется с первыми лучами солнца, и решил предупредить всех отьезжающих. Переданный по телетайпу приказ гласил: «Командующим генералам и остальным, принимающим участие в учениях Kriegsspiele, не уезжать в Ренн до рассвета 6 июня». Но было поздно: некоторые уже отбыли.

Один за другим старшие командиры покидали фронт в самый канун вторжения. Каждый из них имел на то причину, но это выглядело так, будто они выполняли предначертание судьбы. Во всем этом чувствовалась какая-то предопределенность: офицер оперативного отдела штаба группы армий «Б», полковник Ганс Георг фон Темпельхофф, был в отъезде; генерал-майор Хайнц Хелльмих, командовавший 243-й дивизией, оборонявшей одну сторону полуострова Котантен, отбыл в Ренн, как и генерал-майор Карл фон Шлибен, возглавлявший 709-ю дивизию; бригадный генерал Вильгельм Фолей, командующий сильной 91-й авиадесантной дивизией, которую только что перебросили в Нормандию, к отъезду готовился; полковник Вильгельм Майер-Детринг, начальник разведки фон Рундштедта, был в отпуске, а начальник штаба одной из дивизий уехал на охоту со своей французской подругой.

(С наступлением дня «Д» такое совпадение этих многочисленных отлучек сказалось на немецкой обороне столь пагубно, что велись серьезные разговоры о необходимости проведения расследования, чтобы выяснить, не приложила ли к этому руку британская разведка! Сам Гитлер, который находился в своей резиденции в Берхтесгадене в Баварии, оказался не более готовым к вторжению, чем его генералы. Фюрер в этот день поднялся поздно, провел свое обычное военное совещание и в четыре часа сел обедать. Кроме его подруги, Евы Браун, за столом сидело еще несколько высокопоставленных нацистов и их жен. Вегетарианствующий Гитлер прокомментировал присутствующим фрау свою безмяс-ную диету своим обычным предобеденным замечанием: «Слон — самое сильное на земле животное, и он тоже не ест мяса». После обеда все перешли в сад, где фюрер любил пить липовый чай. Между шестью и семью он вздремнул, в 23.00 провел еще одно военное совещание, после чего, уже слегка за полночь, фрау были приглашены послушать пару часов Вагнера, Легара и Штрауса.)

В это же время, когда высшие командиры, отвечавшие за оборону плацдарма от надвигающегося десанта, разъезжались по всей Европе, германское верховное главнокомандование решило убрать с побережья Нормандии последние остававшиеся во Франции эскадрильи истребителей. Летчики пришли в ужас. В качестве главной причины их передислокации объявлялась необходимость защиты рейха, который уже несколько месяцев день и ночь подвергался постоянно усиливающимся интенсивным бомбардировкам союзников. В таких обстоятельствах верховному главнокомандованию казалось просто неразумным оставлять столь жизненно необходимые самолеты на открытых взлетных полях во Франции, где их уничтожали истребители и бомбардировщики противника. Когда-то Гитлер пообещал своим генералам, что в день высадки союзников их атакует на побережье тысяча самолетов люфтваффе. Теперь это, очевидно, уже было невозможным. На 4 июня во всей Франции оставалось только 183 дневных истребителя. Из них около 160 считались в исправном состоянии, из которых 124 машины — 26-й истребительный авиаполк — в этот самый день с побережья оттягивали.

Из миллионов французов, с нетерпением ждавших по всей стране начала вторжения союзников, лишь около десяти мужчин и женщин действительно знали, что оно произойдет со дня на день. Но эти люди продолжали вести свою работу хладнокровно и осторожно, как обычно,— хладнокровие и осторожность входили в их обязанности: они были руководителями французского подполья.

Большая часть главных подпольщиков находилась в Париже. Отсюда они осуществляли руководство обширной и сложной организацией и были так законспирированы, что нередко знали друг друга лишь по условным именам, а одна подпольная группа почти никогда не представляла, чем занимается другая.

В последние дни высшие лидеры подполья получили через передачи Би-би-си сотни закодированных сообщений, в том числе первую фразу из стихотворения Верлена. Основная же масса подпольщиков ждала сигнала союзного командования для начала проведения диверсий по заранее разработанному плану. Этим сигналом явились бы две фразы: «В Суэце — жара», означавшая, что нужно взрывать железнодорожные пути, паровозы и вагоны, и «Кости лежат на столе» — сигнал к разрушению телефонных линий и телеграфных кабелей. Этим вечером, в понедельник, в канун дня «Д», в 6.30 Би-би-си передала первую фразу. Диктор объявил: «Кости лежат на столе... Шляпа Наполеона находится в круге... Стрела не полетит». Вторая ожидаемая фраза была произнесена несколько минут спустя.