Георгий Шахназаров - С вождями и без них

Посильное участие в политической полемике принял и я. Несколько раз удалось прорваться в самую читаемую в элитном кругу "Независимую газету". Но с некоторых пор я почувствовал сдержанность в отношении к себе Виталия Третьякова. Талантливый журналист, сумевший создать самую популярную газету, он, как мне кажется, был загнан обстоятельствами и вынужден пойти на поклон к "денежному мешку". Хотя "донор" сообразил, что нужно не пережимать с "заказом музыки", оставил редакции известную свободу маневра, ее зависимое положение вскоре перестало быть секретом. В газете по-прежнему много интересной информации. Но первая страница с установочными статьями уже не доставляет удовлетворения. Заранее знаешь, кого будет поносить, а кого восхвалять (пусть элегантно, намеками) присяжные авторы. Скучно.

Я все еще надеюсь, что Виталий Товиевич вырвется из капкана и не на словах, а на деле вернется к своему девизу: "Sine ira et studio".

Охотно предоставила мне свои страницы "Рабочая газета". Там был опубликован целый цикл моих статей с анализом проекта Конституции. Я предупреждал, что, если проект будет принят, перед нашим обществом вновь встанет задача, какую ставили перед собой еще декабристы: при некоторых различиях, основы самодержавной власти те же, независимо от того, как именуют самодержца - императором, генеральным секретарем или президентом. Разумеется, эти выступления не повлекли никаких последствий. Я был единственным членом-корреспондентом Академии наук в области права, которого ни разу не пригласили ни на одно обсуждение проекта Конституции. А ведь если бы мои коллеги-юристы набрались мужества и хором, солидарно выступили против принятия проекта, вполне возможно, тем, кто его проталкивал, пришлось бы пойти на серьезные уступки. Может быть (пофантазирую дальше), в Конституции удалось бы закрепить правило, согласно которому президент вынужден был бы просить согласия Думы на ведение военных действий, не мог распоряжаться бюджетом, как мелочью в своем кармане, и т. д.

Было и несколько других изданий, печатавших мои статьи ("Век", "Новая газета", журнал "Свободная мысль"). Но каждый раз, беря в руки свежий газетный лист со своими материалами, я думал о том, что это очередной холостой выстрел, в некотором роде развлечение для десятка моих коллег, которые тщатся что-то поправить в этом неразумно устроенном мире. Напрягаешь извилины, сочиняешь, бегаешь по редакциям, чтобы потом кто-нибудь из твоих знакомых позвонил и поздравил с хорошей статьей, осведомившись заодно, читал ли я последнюю его работу.

Во всяком случае, мы не сидели сложа руки. Когда шеф не был в отъезде, он регулярно собирал нас для перекидки мнениями о том, что творится в стране. Разговоры были долгими, по нескольку часов, и достаточно содержательными. Надо сказать, в Фонде собрался серьезный творческий коллектив, состоявший из двух неплохо притершихся друг к другу "половинок". Одна из них - старые соратники Горбачева Медведев, Черняев, Загладин, Брутенц, мы с Остроумовым. Другая старожилы Фонда, органично влившиеся в горбачевский "мозговой центр". Мой давний соавтор, рассудительный, педантичный Красин; пытливый, неизменно спокойный и доброжелательный историк Александр Абрамович Галкин; яркий и шумный Владлен Терентьевич Логинов, наряду с историей "посетивший" на своем веку и драматургию в паре с Михаилом Шатровым; темпераментный философ-искусствовед Валентин Иванович Толстых; вдумчивый и молчаливый Виктор Борисович Кувалдин. Я сознаю, что эти лаконичные характеристики мало что говорят. Добавлю поэтому, что редко когда мне приходилось общаться с группой столь равноценно способных и интересных людей. Несмотря на то что почти всем изрядно за шестьдесят, они сохранили ясность ума, живость реакции на события, молодой азарт, а то и задиристость в дискуссиях. Возможность общаться с этими людьми, быть в этой среде составила одно из удовольствий, доставшихся мне на закате жизни.

Другим, не только делом, но также удовольствием, стала организация коллективных исследований. С американцами и индийцами мы подготовили программу безопасности, посланную от имени Горбачева в Организацию Объединенных Наций, где она бесследно канула в вечность. Грант Корпорации Карнеги позволил нам в течение четырех лет провести несколько десятков конференций, симпозиумов, круглых столов с участием многих первоклассных, мыслящих специалистов. По их итогам подготовлены и опубликованы доклады: "Национальные интересы и проблемы безопасности России", "Самоопределение России". Надеюсь, кто-то их прочитал и кому-то они помогли лучше понять, что происходит сейчас в стране и на что можно рассчитывать в недалеком будущем.

В эти годы я много ездил. По приглашению Болонского университета работал несколько месяцев в небольшом итальянском городе Форли, известном главным образом тем, что здесь родился Муссолини. В мое распоряжение было предоставлено роскошное палаццо. Днем там трудились несколько сотрудников кафедры политологии, а по вечерам я оставался один, бродил по залам, украшенным картинами и старинными гобеленами, проигрывал

в воображении читанные и запомнившиеся сцены красочного итальянского Средневековья. Было много выступлений, встреч, застолий. Особенно теплые воспоминания храню о встречах с известным историком Джузеппе Боффа, с автором многих интересных книг, обаятельным и веселым человеком Антонио Рубби.

В американском городе Провиденс, столице маленького штата Род-Айленд, мы с американскими советологами провели конференцию, посвященную 100-летию Хрущева. Главным ее организатором стал сын бывшего генсека Сергей Никитович. А с нами вместе летели в Штаты и обратно дочь Рада, внук Никита и другие члены хрущевского клана. Во Франкфурте, где пришлось шесть часов ждать пересадки, Хрущевых пригласили в салон для особо важных персон, предоставив возможность наслаждаться выпивкой и широким ассортиментом съестного за счет "Люфтганзы". Там все-таки чтут незаурядных политиков, в том числе и тех, кто грозил показать Западу "кузькину мать".

Запомнилось участие в конгрессе, организованном Афинским технологическим университетом. Всякое посещение Эллады - пиршество для духа. Мне посчастливилось не однажды побывать в этой колыбели цивилизации, и каждый раз я заново открывал для себя Парфенон, парящий над огромным современным мегаполисом, раскинувшийся у его подножия рынок золота и памятной посуды с ликами древних богов и героев, веселую и странным образом неутомительную суету центра. Но в этот раз было и нечто особенное - впервые в жизни я столкнулся с настоящим богатством. Конечно, не могу сказать, что мне оно было вовсе не знакомо. Приходилось во время официальных поездок бывать на приемах в королевских и президентских дворцах, останавливаться в люксах шикарных гостиниц и быть представленным всякого рода знатным особам. Не говорю уж о том, что у себя в Москве не просто лицезрел великолепные кремлевские палаты, но занимал кабинет в одном из дворцовых зданий, окна которого выходили прямо на центральную площадь с царь-пушкой и царь-колоколом.