Дитер Лауэнштайн - Элевсинские мистерии

Гомер и Гесиод изобразили на щитах квинтэссенцию мистической веры. Образы на древнем эгиде Афины и на новом щите Ахиллеса отражали именно то, что обитало в сердцах.

Третью оргию "Илиада" отражает в трех очень разных сценах. Во-первых, это бег двух героев — Гектора и Ахиллеса — вокруг стен Трои, пока Гектор не погибает (песнь XXII); во-вторых, сожжение трупа Патрокла и погребение его праха в золотой Дионисовой чаше (песнь XXIII); в-третьих, погребальные игры в честь Патрокла (вторая часть песни XXIII). Последняя, XXIV песнь отражает Четвертую оргию.

Проследим ход песней XXII и XXIII: Ахиллес гонит Гектора, и оба героя трижды обегают вокруг стен Трои, мимо башни городской стражи, мимо смоковницы, мимо вытекающих рядом двух источников, теплого и студеного, которые затем сливаются, образуя реку Ксанф (Скамандр) (22,145 ел. и 165).

В ночном действе роль стража выпадает Афине, роль источников — богине Гере, а роль смоковницы — Афродите. Бегущие герои соответствуют мистическим Близнецам: образцовый муж Гектор — Триптолему, а полубог Ахиллес — Евбулею. Погребальный костер Патрокла в обрядовом действе становится огнем на круглом алтаре Анак-торона, а золото чаши (урны) — отсветом, в котором ожидается над огнем созерцательный образ Персефоны с младенцем (23,216 сл.(252; Од. 24,74).

Погребальные игры в честь Патрокла (23,258–897) включают состязания колесниц, кулачный бой, борьбу, бег, метание копья и железного круга, а также стрельбу из лука. В мифе колесничные гонки и кулачный бой главным образом поприще Кастора и Полидевка. Стрельба из лука указует на небесного Стрельца как созвездие, осеняющее таинства. Б качестве награды Ахиллес выставил своих вещих коней. Он возглашает о них: "Знаете, сколь превосходны мои благородные кони, дети породы бессмертной: отцу моему их, Пелею, сам Посейдон даровал [на свадьбу. — ДЛ.], а отец мой мне подарил их" (23,276 ел.). Это два Пегаса.

Четвертая оргия отражена в заключительной, XXIV песни "Илиады". Все ее стихи исполнены чудом: Ахиллес девять дней влачил за колесницей тело Гектора, и все же Аполлон сохранил мертвого героя свежим, как "росою умытым" (24,419, 757), укутав для этого в собственный "золотой эгид" (24,20) — нагрудный панцирь из козьей шкуры, который среди богов носят еще только Зевс и Афина. У Аполлона эгида сияет золотом, будто плащ, сотканный из солнечных лучей. В нее-то бог и укутывает тело Гектора.

Вторая существенная часть XXIV песни также указывает на "облик" человека, но созерцаемый как бы душою: Ахиллес и троянский царь Приам, отец Гектора, тайно встретившись ночью, постигают друг друга зрением: изумленный старец замечает, как силен и величав Ахиллес — "бога, казалось, он видит"; Ахиллес же восхищается старцем, "смотря на образ почтенный и слушая старцевы речи" (24,629 ел.).

Встречу их устроили боги, которые после девятидневного спора решили положить конец надругательству над Гектором. Фетида уговаривает сына, и Гермес ночью приводит Приама в ахейский лагерь, в кущу Ахиллеса. Молодой герой "плакал, о друге еще вспоминая; к нему не касался все усмиряющий сон; по одру беспокойно мета-ясь, он вспоминал Менетидово [Патроклово. — Н.Ф.] мужество, дух возвышенный; сколько они подвизались, какие труды подымали, боев с мужами ища и свирепость морей искушая" (24,4 ел.). И только здесь, на прощанье, мы впервые в эпосе видим его почивающим подле девушки Брисеиды (24,676).

Троянец-глашатай увозит мертвое тело в Трою на крепкой повозке, которую влекут сильные мески. Достойный старец правит двухколесной колесницей, запряженной огневыми конями (24,690). Обе упряжки первой видит в свете утра Кассандра. На царском дворе три женщины поднимают плач по усопшему: супруга Андромаха, мать Гекуба и, наконец, аргивянка Елена. Через девять дней тело Гектора сжигают перед Скейскими воротами; на одиннадцатый день золотую урну с прахом героя (24,795) — и его тоже! — погребают, насыпав высокий курган. Так кончается эпос.

К толкованию заключительной песни можно добавить следующее:

1) девять дней сохранявшееся свежим мертвое тело — причиной тому была золотая эгида Аполлона — невольно подсказывает мысль о сравнении (не отождествлении!) с членами христианского Символа веры: "страдавша и по-гребенна, сошедша во ад и воскресшаго" как световой облик, а именно к такой форме тела воскресения подводят Евангелия. Схема — реального осуществления мы здесь не касаемся — та же.

2) Ночная поездка Приама под водительством Гермеса к Пелиду являет на мистическом уровне воссоединение небесных Близнецов в предзимней мистерии, причем эпос ставит Ахиллеса на место полубожественно-оккультного Полидевка, или Евбулея, а Гектора, которого подменяет отец, на место человечески-профанного Кастора, или Триптолема. Кроме того, поездка свидетельствует, что в мистериальном культе процессией, покидающей Телесте-рион, иными словами оболочку Анакторона — а именно его образом служит Троя, — этой процессией водительствует дадух, жрец Гермеса.

3) Не дающие Ахиллесу покоя воспоминания о подвигах и страданиях бок о бок с Патроклом сродни второму "отчету", который Одиссей после избиения женихов дает уже не феакам, а своей жене Пенелопе (Од. 23,310 ел.); а заключительное (для нас) отдохновение Ахиллеса подле Брисеиды сравнимо со свершением таинства.

4) Золотая урна для праха Гектора — сестра той, какую полубожественный Близнец Ахиллес получил в дар от Диониса для себя и Патрокла (Од. 24,74). Различие лишь в том, что Гектор получил ее от людей, Ахиллес же — непосредственно от божества.

5) Тризна — последнее событие "Илиады" — наводит на мысль, что мистерия заканчивалась священной трапезой. Фактически, по нашему мнению, во времена Пе-рикла и позднее ничего подобного уже не было, хотя один из древних рельефов недвусмысленно подтверждает, что изначально финал был именно таков.

Гомерову "Одиссею" еще в древности читали как зашифрованный рассказ о мистериях, и Апулей (ок. 275 г. от Р.Х.) в своем романе "Золотой осел" дает тому прямое свидетельство. Описав прескверные обстоятельства на мельнице, где ночью и днем тяжко трудятся оборванные, тощие, как скелеты, рабы — он имеет в виду подземные деянья Деметры через посредство мертвецов, — поэт заключает намеком на начало "Одиссеи": "Не без основания божественный творец древней поэзии у греков [Гомер. — А-Л.], желая показать нам мужа высшего благоразумия, воспел человека, приобретшего полноту добродетели в путешествиях по многим странам и в изучении разных народов. Я сам вспоминаю свое существование в ослином виде с большой благодарностью, так как под прикрытием этой шкуры, испытав превратности судьбы, я сделался если уж не благоразумным, то по крайней мере многоопытным"230. Повествование в эпосе ведется в порядке, не повторяющем реальный ход событий. А лишь этот самый ход и сопоставим с Элевсиниями. Формально, с точки зрения Элевсиний, эпос начинается в разгар Второй оргии на Кроновом острове Огигия, что находится где-то в западном океане, северо-западнее Сицилии, и живет на нем нимфа Калипсо (1,14). Предшествующее — все, что соответствует Первой оргии и первой половине Второй, — герой рассказывает позже, у феаков (9,12), собственное место которых в конце Второй оргии. С I и до конца IV песни идет рассказ о путешествии Одиссеева сына Телемаха в Лакеде-мон (Спарту), где он узнаёт от Менелая о пророчестве морского старца Протея, которое царь услышал на острове Фарос у побережья Египта: Одиссей жив, находится в плену на далеком острове (4,555 ел.). Песнь V живописует плавание Одиссея на плоту от Калипсо к феакам, VI–VIII посвящены отдыху у феаков. И только в песнях IX–XII Одиссей сообщает обо всем, что произошло ранее.