Франс Гампл - Создатели Империи

Вскоре выяснилось, что слова Цезаря не были пустой угрозой. Как только поступил выкуп и пираты его отпустили, Цезарь тут же набрал в Милете войско, снарядил несколько военных кораблей и пустился вслед за ними. Он догнал и победил их. Деньги стали трофеем для него и его наемников, пленников он доставил в тюрьму в Пергамене, а сам направился к наместнику провинции Азия, чтобы ускорить их казнь. Но наместник жадно поглядывал на деньги от выкупа и отложил дело в долгий ящик. Тогда Цезарь не раздумывая вернулся в Пергамен и приказал распять пиратов, как он это им предсказывал во время своего плена.

Как и многие другие истории о нем, эта тоже отражает характерные черты Цезаря. Историческое ядро является подлинным, даже если рассказчик кое-что и приукрасил. Мы видим чувство уверенности в себе, сильно развитое уже тогда у молодого человека, само собой разумеющееся превосходство, явно сочетающееся с обворожительным шармом, которое ощутили даже пираты и тем легче ему подчинились. Мы видим также искрящуюся живость, не знающий отдыха ум, занятый во время вынужденного досуга сочинением стихов и речей, тогда как тело закалялось спортом. Мы с удивлением обнаруживаем, что получалось из слывшего неженкой мальчика. Мы видим энергию, быстроту действий, с которой Цезарь осуществляет возмездие, позже так часто застававшую врасплох его военных противников. Ему присуще упорство, с которым он идет к своей цели и добивается своего даже вопреки законным властям. Но мы с удивлением замечаем также, что мог позволить себе в провинции представитель римского нобилитета, даже молодой, не имеющий должности и положения.

Между тем умер Никомед IV и завещал Вифинию римскому народу. Поскольку Митридат не признал завещания, в 74 г. до н. э. он начал новую войну против Рима. Цезарь тотчас же прервал свои занятия риторическим искусством, переехал в Азию, во главе местного контингента изгнал войска Митридата и помог этим сохранить провинцию для Рима. Там Цезарь получил известие из Рима, с которым никогда не терял тесной связи, что он как наследник своего скоропостижно скончавшегося дяди Аврелия Котты выбран в коллегию жрецов, верховный жреческий орган власти. Цезарь поспешил в Рим, чтобы вступить в новую должность, не мешавшую свободе его действий и укреплявшую положение в Риме. Сразу же после возвращения он был избран народным трибуном и занимал эту должность, которая необязательно предполагала активные действия на фронте, в течение 73 г. до н. э. Благодаря этому Цезарь утвердился в столице как политик.

У того, кто ретроспективно изучает жизнь Цезаря, легко создается впечатление осмысленного, целеустремленного замысла. Внешне все выглядело так, как будто Цезарь с самого начала сознательно запланировал добиться власти над всем объединенным в Римскую империю миром, и каждая отдельная политическая мера вела к этой цели. Такое впечатление обманчиво. Конечно, нельзя отрицать, что течение жизни Цезаря кажется очень осмысленным и последовательным. Однако в этом не следует видеть результат сознательного плана, в котором заранее были предусмотрены все детали. Внутренняя логика этой жизни скорее возникла сама по себе как результат развития выдающейся, гениальной личности прирожденного правителя.

В деятельности политика решающую роль играет ситуация данного момента, которая может меняться изо дня в день; всегда трезво оценивать, видеть ее во всех деталях и без предубеждения анализировать — все это является одним из важнейших качеств политика. Но вероятность постоянных изменений делает невозможным детальное планирование на будущее. Политик может только поставить правильную цель и определить основное направление своих действий и средства, которыми он будет пользоваться для достижения этой цели и может, даже должен менять ее в соответствии с требованиями момента. Уверенность в цели роднит государственного деятеля с политическим доктринером, но в отличие от последнего он твердо установил путь и цель, к которой должен повести. Таким доктринером был противник Цезаря моралист-стоик Катон. Уверенность в цели отличает истинного государственного деятеля от политических флюгеров, которые в большом количестве окружали Цезаря и Катона. Фактически они были единственными из всех, кто играл тогда политическую роль в Риме, которые остались верными основной линии своей политики и до самого конца шли прямым политическим путем, тогда как Красс, Помпей, Цицерон, Клодий и многие другие метались из стороны в сторону.

Такой же важной является способность государственного деятеля почувствовать и использовать судьбоносный, счастливый момент, то, что греки называли kairos. Когда Бисмарк однажды сказал, что государственный деятель должен только выжидать, пока Бог не пройдет мимо, и тогда вскакивать и хвататься за его мантию, он на христианский лад образно выразил не что иное, как известную и не единожды доказанную веру Цезаря в удачу, в Тюхе, непредсказуемую богиню случая, которая из каприза и прихоти низвергает и возвышает, и на нее Цезарь полностью рассчитывал, но не как игрок, а в понимании Гете, сказавшего, что «гений и удача неразрывно связаны».

Цезарь стоит в ряду великих политических деятелей, являющихся политиками по своей сущности, а не только по желанию. Мир, в котором он живет, объем его деятельности нельзя разложить на две половины — духовную и материальную, на идею и реальность. Этот способ разделять целостность жизни на созерцательную и деятельную форму, на теоретический и практический «bios» был широко распространен во времена Цезаря. Эта концепция вела свое происхождение от греческой философии, особенно от софистов V в. до н. э. Она все больше овладевала умами и в Риме времен Цезаря была едва ли не единственной общепризнанной философией.

Склонный к уединению и медитациям поэт Лукреций, лирик Катулл и его друзья, удалившиеся от грубой действительности на блаженный остров «искусства для искусства», историк Саллюстий, глушивший свое отчаяние при виде упадка государства и гибели, которая, по его мнению, за этим следовала, поисками гармонии стиля, «искусства выражения», политик, оратор и мыслитель Цицерон, все творчество которого состоит из напряженного внутреннего конфликта между идеалом, созданным им для себя, и сознанием невозможности претворить его в жизнь, если не считать редких, приводящих в трепет от счастья моментов, — все они являются примерами этого деления жизни на жизнь духа и жизнь действия. Этот дуализм в будущем продолжится у Сенеки, который вел борьбу за существование средствами духа, у Марка Аврелия, одного из самых благородных и чистых воплощений на императорском троне этой внутренней раздвоенности, а с победой христианства дуализм почти на полтора тысячелетия станет вообще единственной формой мировоззрения западноевропейского человечества.