Оксана Захарова - Генерал-фельдмаршал светлейший князь М. С. Воронцов. Рыцарь Российской империи

В марте-апреле 1814 г. в Париже собрался цвет русского воинства. А этот город, как известно, способен закружить в весеннем вихре любого, и особенно если он молод и после долгой войны ему хочется жить и радоваться каждому новому дню. Русское военное начальство вполне понимало это. Офицерам было предоставлено много свободы, к тому же распоряжением Императора Александра им было роздано двойное, иногда и тройное жалованье за кампании 1812, 1813 и 1814 гг. [217] Из рассказов старого лейб-гусара // Русский архив. 1887. Кн. 3. С. 194–195. . И как пишет один из участников описываемых событий, именующий себя просто «старым лейб-гусаром», «кто бывает в Париже, тот знает, что там можно почти птичьего молока достать, только были бы деньги, можно себе представить, каков поднялся кутеж, занятый нами неприятельской столицы. Все разбрелись, не приходили в казарму и на квартиры по несколько дней сряду. Оставались при должности только несчастные дежурные офицеры» [218] Офицеры, которые хотели остаться в казармах, получали на питание 5 франков, а штаб-офицеры по 10 франков. В Пале-Рояле можно было заказать обед на выбор из шести блюд на 1 франк и 50 сантимов. . Напропалую кутили, конечно, не все, многие офицеры старались сочетать веселые удовольствия этого города с посещением музеев, театров Парижа. В те дни шли представления в восьми театрах, заполненных до отказа каждый вечер. «Многие из тех, кто попадал в зал и находил свободное место, в течение трех или четырех часов сидели в тесноте и в духоте, при этом надо было быть готовым в любой момент уступить место даме, — вспоминал „в моем путевом журнале или дорожном дневнике…“ А.Д. Чирков. — Если кто-нибудь из зрителей выходил на время, то, вернувшись, он зачастую находил шляпу на полу, а место занятым. Выхода из данной ситуации было два — затеять ссору с последующим выяснением отношений в Булонском лесу, что делали многие офицеры, или уступить» [219] 1812–1814… С. 433. . Русские военные бывали во французских театрах, гуляли вечерами в парижском саду Тиволи, напоминавшем, по словам очевидцев, волшебный чертог. Многих больше притягивали музеи Парижа, где были собраны тогда Наполеоном величайшие сокровища искусств из многих стран. Иных интересовали знаменитые парижские ученые. Известный Н.И. Кривцов, например, одним из первых занялся таким образом изучением в Париже опыта ланкастерских школ и составил на основании этого особую записку, представленную Императору. По возвращении в Москву Н.И. Кривцов, как известно, вошел в круг Карамзина, Дмитриева, Жуковского, Вяземского, молодого Пушкина. Даже нижние чины не избегли очарования тогдашнего Парижа. Они, конечно, не пользовались такой свободой, как офицеры, но все же солдаты, особенно молодые кирасиры, стройные и высокие, пользовались большим успехом у парижанок. Накануне выступления войск из города в середине мая во время переклички не оказалось на месте по нескольку нижних чинов в каждом батальоне и эскадроне. После заключения в мае мирного договора между союзными державами Франции генерал барон Остен-Сакен, естественно, сложил с себя должность генерал-губернатора Парижа. Городское правление в знак признательности за его труды преподнесло ему карабин, пару пистолетов и золотую шпагу, осыпанную бриллиантами и с надписями «Мир 1814 года» и «Город Париж — генералу Сакену». В специальном определении, в котором обосновывалось это подношение, было сказано, что генерал Остен-Сакен «водворил в Париже тишину и безопасность, избавив его от лишних расходов, покровительствовал присутственным и судебным местам, и что жители, благодаря бдительности его, могли предаваться обыкновенным своим занятиям и почитали себя не в военном положении, но пользовались всеми выгодами и ручательствами мирного времени» [220] Батыш-Каменский. Указ. соч. С. 110. .

В июне русская армия сдала караул в Париже французской национальной гвардии, а сама выступила в обратный путь. «Прощайте, поля Елисейские, прогцай ты, Марсово поле! Мы расположили на вас биваки свои, застроили вас хижинами, шалашами, будками и жили в них как в палатках. Прощайте, господа повара, кондитеры, портные, сапожники, слесаря и седельники! Вы долго не забудете неимоверной щедрости русской», — так эмоционально прощался с Парижем Ф.Н. Глинка [221] Глинка Ф.Н. Письма русского офицера. М., 1987, С. 263. .

Спустя примерно месяц после торжественного марша союзных войск по Парижу граф Ф.В. Ростопчин пишет своему старому другу графу С.Р. Воронцову: «Какое вам счастье, мой почтенный граф, иметь такого сына, как ваш. Он шел по Вашим стопам, но ему выпала счастливая доля, которой вы не имели, — сражаться и пролить кровь для блага своего Отечества. Он Русский, он ваш Сын, следовательно, он должен иметь геройскую храбрость; что за прекрасная у него душа! Скромность равна в нем доблести. Лестно знать его своим соотечественником, почетно служить с ним вместе и быть ему признательным» [222] Ростопчинские письма // Русский архив. 1887. Кн. I. С. 183. .

Находясь в Париже, М.С. Воронцов, не отказываясь от светской жизни, брал уроки по стенографии у Бретона и занимался изучением ланкастерской системы взаимного обучения. После заключения 18 (30) мая 1814 г. союзными державами мирного договора с Францией М.С. Воронцов был назначен командующим 12-й дивизией и состоял в авангардном корпусе генерал-лейтенанта А.П. Ермолова. В своих «Записках» А.П. Ермолов, под началом которого оказался М.С. Воронцов, писал: «По окончании войны с французами 1814 г. Государь перед отъездом своим из Парижа в Англию приказал мне отправиться в Краков к назначенной мне новой команде» [223] Ермолов А.П. Записки. 1798–1826. М., 1991. С. 267. .

М.С. Воронцов не сразу отправился в Польшу, к месту своего назначения. Он совершает путешествие по Европе, по окончании которого сообщает 8 (20) декабря 1814 г. из Роттердама И.К. Орурку [224] Граф И.К. Орурк (1763–1849) — генерал-лейтенант, в то время командир 2-й уланской дивизии. , что едет прямо в Варшаву. Кроме того, из этого письма мы узнаем, что М.С. Воронцов весьма обеспокоен тем, что все его представления к наградам отличившихся в деле при Краоне и Лане были безрезультатны, тогда как «все приятели Волконского и Чернышева, из коих некоторые и ядра там не слыхали, получили чины и награждение [225] Архив князя Воронцова. 1887. Кн. 37. С. 353. . Далее М.С. Воронцов добавляет, что не ожидал ничего другого от Винценгероде и Волконского, но он скорее решит оставить службу, чем видеть перед собой офицеров, которые не получили заслуженных наград, тогда как он сам и другие обязаны им своим спасением в этих битвах.

М.С. Воронцов унаследовал от своего отца правила, что между начальником и подчиненными должны существовать отношения доверия и взаимного уважения. Поэтому уже в это время начинает складываться система отношений между М.С. Воронцовым и его подчиненными. Если по каким-либо причинам их взаимоотношения не налаживались, М.С. Воронцов старался удалить такого человека из-под своего начала. „Что может быть лучше и счастливее для армии, как избавиться от дряни в генеральских чинах“ [226] Архив князя Воронцова. 1887. Кн. 37. С. 389. .