Рудольф Баландин - Клубок вокруг Сталина

Виссарион Ломинадзе был, судя по всему, идейным и непримиримым оппозиционером. Снятый с высокого партийного поста из-за создания блока "Сырцов-Ломинадзе", последний, став парторгом авиационного завода, организовал группу левой оппозиции и вошел с нею в единый антисталинский блок, установивший связь с троцкистским центром за границей.

Подобные его связи оставались незамеченными ОГПУ. Он снова стал подниматься по партийной лестнице, став первым секретарем Магнитогорского горкома ВКП(б). Магнитогорск был одним из флагманов индустрии первых пятилеток. Единая работа еще более сближала давних приятелей - Ломинадзе и главы Наркомтяжпрома Орджоникидзе.

Но тут над Ломинадзе нависла смертельная угроза. Он получил копию допроса арестованного 16 декабря 1934 года Л.Б. Каменева, который дал показания о своем разговоре с Ломинадзе летом того же года во время отдыха. Разговор этот носил антисталинский характер.

Почти все близкие соратники Ломинадзе по оппозиции были арестованы. На приеме в Кремле Сталин отказался с ним разговаривать и даже не поздоровался. Угроза ареста стала неминуемой.

Ломинадзе ясно сознавал, какой груз тайны лежит на нем. Желая скрыть многих участников подпольного антисталинского блока, опасаясь стать предателем, он предпринял попытку покончить с собой выстрелом из револьвера. С тяжелым ранением он был доставлен в больницу, где и скончался.

Несмотря на случившееся, Орджоникидзе добился установления персональной пенсии его вдове. Впоследствии Сталин упрекал Серго Орджоникидзе (к тому времени уже покойного) за эту дружбу в заключительном слове на февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП(б) 1937 года.

Ломинадзе унес с собой в могилу тайну объединенного антисталинского блока старых и новых оппозиционеров, и поэтому НКВД не смогло выйти на этот след еще целых полтора года.

Таким образом, Сталину приходилось опасаться разящих ударов сразу с нескольких направлений. Ему угрожали террористы из-за рубежа: прежде всего разведки РОВС и Германии. Непростые отношения складывались у него с некоторыми членами Политбюро и ЦК, которые могли, сговорившись, снять его с поста генсека. Существовали отдельные оппозиционные группы, которые в случае объединения могли представлять серьезную опасность.

Был еще один возможный удар, который мог оказаться роковым для Сталина в этой сложнейшей ситуации: военный переворот, который могли произвести крупные военачальники и - что было бы особенно опасно - руководители органов государственной безопасности.

"Когда же мог возникнуть заговор с целью отстранения от власти группы Сталина? - задается вопросом историк Ю.Н. Жуков. И отвечает: - В протоколе допроса Ягоды утверждается - в 1931-1932 годах. Вполне возможно, ибо именно тогда разногласия в партии достигли своего очередного пика: "дела" Слепкова (школа Бухарина), Сырцова-Ломинадзе, "право-левой" организации Стэна, группы Рютина, высылка за связь с последней в Минусинск и Томск Зиновьева и Каменева.

Но скорее всего, тогда возникла еще неясная, неоформившаяся мысль. Заговор же как реальность... скорее всего следует отнести к концу 1933 началу 1934 годов. Как своеобразный отклик на дошедший до СССР призыв Троцкого "убрать Сталина", совершить новую, "политическую" революцию, ликвидировав "термидорианскую сталинистскую бюрократию".

Не было полного доверия у Сталина к некоторым руководителям ОГПУ. Высказывалось мнение о его особо доверительных отношениях с Ягодой. Но это опровергает следующий документ: собственноручная записка Сталина Менжинскому (без даты, но, по-видимому, незадолго до смерти последнего):

"Т. Менжинский! Прошу держать в секрете содержание нашей беседы о делах в ОГПУ (пока что!). Я имею в виду коллегию ОГПУ (включая Ягоду), члены которой не должны знать пока что содержание беседы... Привет! И. Сталин".

Очевидно, были некоторые вопросы, которые Сталин считал нужным скрывать даже от первого заместителя Менжинского - Ягоды. И, надо сказать, подозрительность Сталина была оправдана.

В декабре 1934 года было арестовано много "белогвардейцев" в Москве и Ленинграде, якобы причастных к убийству Кирова. Судили их без долгого расследования. 37 человек были приговорены к смертной казни за "подготовку и организацию террористических актов против работников советской власти". Так было на суде в Ленинграде, а в Москве по такому же обвинению было расстреляно 33 человека.

Учтем, что не менее сурово были наказаны даже те, кто был знаком или находился в родственных отношениях с Николаевым, не имея прямого отношения к убийству. На этом фоне очень странными выглядели результаты суда над руководящими работниками Ленинградского НКВД, которые были ответственны за безопасность Кирова.

Судили 12 человек, среди них - Медведя и Запорожца, которых обвиняли в том, что "располагая сведениями о готовящемся покушении на тов. С.М. Кирова, проявили не только невнимательное отношение, но и преступную халатность к основным требованиям охраны государственной безопасности, не приняв необходимых мер охраны".

Медведь совершил прямое нарушение служебных обязанностей. Хорошо зная о взаимоотношениях Кирова с Драуле, он тем не менее не провел профилактической проверки их семейного окружения. А проведи он ее, то несомненно бы обнаружил, что муж Драуле бывает в германском консульстве и покупает на немецкие деньги продукты в магазинах "Торгсина". Выяснилось бы и то, что Николаев по характеру неуравновешен и очень ревнив.

В этой связи вспоминается весьма характерный случай: предотвращение царской охранкой теракта против Александра III, намечавшегося на 1 марта 1887 года. Покушение не состоялось именно из-за своевременной профилактической проверки.

Тогда в Крыму был арестован мирный пропагандист, распространявший нелегальную литературу. При обыске у него было обнаружено письмо в Петербург. Крымское жандармское управление телеграфировало в столицу с просьбой о проверке этого адресата. Столичные отнеслись к этой просьбе как к досадной нудной рутине, но все-таки исполнили ее. По данному адресу неожиданно обнаружили динамит, оболочки для бомб, график поездок Александра III по Санкт-Петербургу, схему его маршрутов.

Таким образом, обвинение против Медведя и Запорожца было совершенно оправданным и могло бы повлечь за собой суровые меры наказания.

Однако приговоры оказались удивительно мягкими. Медведь получил три года лагерей, другие по 2-3 года, и лишь один получил 10 лет, да и то за то, что вел себя неподобающим образом во время следствия.

Более того, как вскоре выяснилось, главные обвиняемые - Медведь и Запорожец - отделались и того легче, ибо их назначили на руководящие должности в лагерях.