В. Духопельников - Крещение Руси

Стрибог считался богом ветра, урагана и вообще всякой непогоды. Ему поклонялись земледельцы, моряки, путники. Люди просили Стрибога не обрушивать на них бедствия.

Труднее всего объяснить появление в пантеоне Владимира Симаргла и Макоши. По мнению историка Б. А. Рыбакова, Симарлг (или Семаргл) – «это священный крылатый пес, охраняющий семена и посевы», олицетворение «вооруженного добра». Богиня Мокошь (Макошь) являлась покровительницей женщин и женского рукоделья. (В более поздние христианские времена ее стали называть Параскевой Пятницей. Мокошь-Пятница предстает в народных поверьях как богиня-пряха и покровительница торговли.)

Вероятно, аналогичные пантеоны, с некоторыми изменениями, создавались и в других городах Киевской Руси. По крайней мере по прибытии в Новгород Добрыня «поставил кумира [Перуна] над рекою Волховом». Летописец-христианин это решение Владимира осуждает, говоря: «И приносили им жертвы, называя их богами, и приводили к ним своих сыновей и дочерей, а жертвы эти шли бесам, и оскверняли землю жертвоприношениями своими. И осквернялась кровью земля Русская и холм тот».

По дальнейшим рассказам летописи можно предположить, что не все население, по крайней мере Киева, совершало подобные религиозные обряды. В Киеве, как мы помним, еще со времен Игоря жили христиане. Между ними и язычниками иногда происходили столкновения. Возможно, рассказ о таких столкновениях летописец объединил в один эпизод, изложенный под 983 годом. «Пошел Владимир против ятвягов, и победил ятвягов, и взял их землю. И пошел к Киеву, принося жертвы кумирам с людьми своими. И сказали старцы и бояре: «Бросим жребий на отроков и девиц, на кого падет он, того и зарежем в жертву богам». Далее летопись повествует, что жребий пал на двор варяга-христианина: «И был у него сын, прекрасный лицом и душою, на него-то и пал жребий». Решили и пошли за жертвой. «И посланные к нему, придя, сказали: “На сына-де твоего пал жребий, избрали его себе боги, чтобы мы принесли жертву богам”». На такие требования пришедших варяг-отец ответил: «Не боги это, а простое дерево: нынче есть, а завтра сгниет; не едят они, не пьют, не говорят, но сделаны человеческими руками из дерева. Не дам сына своего!..» Тогда фанатичная толпа кинулась громить двор варяга, продолжая требовать: «Дай сына своего, да принесем его богам». Но отец твердо стоял на своем: «Если боги они, то пусть пошлют одного из богов и возьмут моего сына. А вы-то зачем совершаете им требы?» Но толпа была неумолимой: разгромила двор и убила отца с сыном. С горечью заканчивает летописец свой рассказ: «Ведь были тогда люди невежды и нехристи. Дьявол же радовался тому, не зная, что близка уже его погибель». И действительно, «погибель» язычества неумолимо приближалась, чему во многом способствовало усиление власти Владимира.

Во время военных походов на соседей, в ходе которых к Руси были присоединены новые земли, Владимир показал себя талантливым полководцем. Подавление восстаний вятичей и радимичей свидетельствовало о том, что великокняжеские войска могут заставить покоренные народы подчиняться киевскому правителю. Однако не было никаких гарантий, что в дальнейшем покоренные народы не будут выступать с оружием в руках против киевского князя, его бояр, мужей и дружинников. Языческая религия, которую они исповедовали, постоянно толкала их на борьбу с завоевателями. Восстания вятичей и радимичей показали, что язычество не только не является опорой великокняжеской власти, но, напротив, очень мешает ее утверждению. Жизнь настоятельно требовала замены устаревшей идеологии другой, соответствующей новым условиям.

Господство в стране языческой идеологии продолжало пагубно отражаться на росте народонаселения Руси, на международной торговле. Оно не давало возможности привлекать, как сказали бы сегодня, иностранных специалистов по различным отраслям знаний, исключало династические браки с соседними императорскими, королевскими и княжескими домами, уже исповедовавшими единобожие, мешало заключению международных договоров и союзов. К тому же языческие жрецы по-прежнему оставались серьезной самостоятельной силой на Руси и в своей политике руководствовались собственными корыстными интересами. Всего этого, конечно, не мог не сознавать князь Владимир.

К концу X века стало ясно, что поклонение языческим богам не отвечает потребностям времени. Как писал летописец, стали приносить им жертвы и «осквернился холм тот». Но проблема была гораздо серьезнее.

Русь в этот период оказалась между Западом и Востоком. В соседних странах уже утвердилось единобожие: мусульманство, иудаизм, христианство. Люди, исповедующие ту или иную из этих религий, проживали и на Руси. Влияние их на внутреннюю жизнь государства неизбежно должно было сказаться.

Принятие той или иной веры определяло дальнейшую культурно-политическую жизнь Руси. Мусульманство всецело вводило бы Русь в круг арабской культуры, то есть культуры азиатско-египетской. Принятие христианства из Рима, от «немцев», сделало бы Русь страною латинско-европейской. Наоборот, принятие как иудаизма, так и православия обеспечивало Руси культурную самостоятельность, особое положение между Европой и Азией.

Политические доводы могли быть приведены как в пользу иудаизма, так и православия. За иудаизм могли быть приведены те же доводы, которые побудили в свое время хазарского кагана обратиться в иудаизм: речь шла о стремлении сохранить свою церковно-политическую независимость от сильнейших церквей и государств Восточного Средиземноморья. За православие могли быть приведены доводы другого рода – поставлены на первый план выгоды культурного сближения с Византией, с которой связывали и торговые отношения.

Помимо каких бы то ни было политических расчетов, вопрос о вере, конечно, должен был быть определен и внутренними психологическими стремлениями. Ведь возник вопрос о новой вере вследствие внутренней психологической недостаточности старой веры – русско-славянского язычества. К тому же среди русско-славянского общества Киевской Руси того времени уже было довольно много православных, принявших веру от Византии. Еще патриарх Фотий (IX в.) говорил о том, что руссы «променяли еллинское (языческое) и нечестивое учение, которое содержали прежде, на чистую и неподдельную веру христианскую… И до такой степени разгорелось у них желание и ревность веры, что они приняли епископа и пастыря». Из договора Игоря с греками видно, что среди русских были как крещеные, так и не крещеные. Одни клялись [соблюдать договор] честным крестом, другие – оружием. Вдова Игоря Ольга, как мы помним, крестилась, но не сделала крещение обязательным для всей Руси. При Святославе наступил некоторый рецидив язычества. То же было, вероятно, в начале княжения Владимира, хотя он и воспитывался своей бабкой, вероятно, в христианских традициях.