Сергей Нефедов - История России. Факторный анализ. Том 2. От окончания Смуты до Февральской революции

5 января по отделам «Собрания» начались митинги с чтением петиции, которую рабочие понесут царю, но окончательного текста петиции еще не было. Наиболее подробные сведения о том, как составлялась петиция, сохранились в воспоминаниях одного из соратников Гапона, И. Павлова. «Известно, что Гапон старался не допускать вначале партийного влияния… – писал И. Павлов. – Но когда события приняли решительно революционный ход, он признал общие действия с партиями, и в особенности, с с.-д. партией, в особенности необходимыми. 6 января… было назначено собрание, на которое были приглашены представители партий… По ознакомлении с содержанием проекта представитель с.-д. заявил, что в такой редакции петиция для социал-демократии неприемлема. Гапон предложил тогда сделать исправления или составить другую петицию». [1773]«Представитель с. – д». тут же написал свой проект, в котором на первом месте стояло требование созыва Учредительного собрания, а среди других требований упоминалось «отделение церкви от государства». Еще одно требование, «прекращение войны по воле народа», совпадало с пожеланием японского правительства и, очевидно, восходило к условиям, выработанным на конференции в Париже. [1774]Гапон согласился с этим проектом, вероятно, потому что, как свидетельствует П. Рутенберг, он плохо разбирался в политике и имел манеру «соглашаться» со всеми, даже если высказывались прямо противоположные мнения. [1775]О политической неопытности Г. Гапона писали многие знавшие его люди, в том числе С. В. Зубатов и В. И. Ленин. [1776]

О том, кто был «представитель с.-д.», написавший петицию, можно только догадываться – впрочем, один из хорошо осведомленных руководителей МВД, В. И. Гурко, писал, что петиция «была составлена при участии Максима Горького и представляла, в сущности, не что иное, как социал-демократическую программу-минимум». [1777]Сподвижник Гапона А. Е. Карелин впоследствии писал, что кроме Гапона, петицию мог написать только М. Горький, что об участии Горького говорит сам слог петиции. [1778]

Г. Гапон поддерживал прямые связи с Максимом Горьким. М. Горький в то время формально не являлся членом социал-демократической партии, и хотя многие считали его в душе социал-демократом, он оставался независимым политиком и мыслителем. Как отмечалось выше, Горький был одним из членов «посреднического бюро», и именно на его квартире, по данным полиции, накануне 9 января ежедневно происходили многолюдные совещания оппозиции. В числе других на этих совещаниях присутствовали известные либералы К. К. Арсеньев и Н. И. Кареев. На квартиру Горького постоянно приходили посланцы Г. Гапона; он общался с ближайшим поверенным Гапона Д. В. Кузиным. [1779]По свидетельству А. Е. Карелина, Гапон очень уважал М. Горького и часто говорил своим помощникам: «Если что вам говорит Горький, слушайте его». [1780]

Таким образом, оформленная как челобитная к «царю-батюшке» петиция содержала требования вестернизованной оппозиции. [1781]Соратники Гапона попытались было возражать, говоря, что такие требования не могут исходить от рабочих. Г. Гапон приказал им молчать и своим авторитетом подавил сопротивление. [1782]

Вступив в контакт с партиями, Г. Гапон оказался окружен присланными ими советниками. Одним из них был Петр Рутенберг, видный эсеровский боевик, который, как признавались позже вожди эсеров, был послан ими «пасти» Гапона. На последних митингах перед 9 января П. Рутенберг постоянно находился рядом с Гапоном, иногда «транслируя» для народа слова потерявшего голос священника. [1783]М. Горький характеризовал своего старого знакомого П. Рутенберга как «друга и учителя» Гапона, а жена П. Рутенберга и ее адвокат В. Бернштам утверждали, что П. Рутенберг был в числе лиц, редактировавших петицию. [1784]

Между тем в глазах народа движение было чисто традиционалистским: готовилось всем понятное религиозное действо, крестный ход народа к царю-батюшке за правдой. «Гапону и его людям за два – три дня удалось привести людей в состояние не только религиозного экстаза, но и высочайшего духовного подъема», – писал И. Н. Ксенофонтов. [1785]«Названный священник приобрел чрезвычайное значение в глазах народа, – писал 8 января прокурор Петербургской судебной палаты Э. И. Вуич. – Большинство считает его пророком, явившимся от бога для защиты рабочего люда…» [1786]Никакие вестернизованные лозунги не смогли бы привести массы в религиозный экстаз, тем более, что рабочие по-прежнему не доверяли интеллигентам. «Отчуждение массы рабочих от интеллигенции было настолько велико, – свидетельствует В. И. Невский, – что даже в то время, когда врачи с медикаментами явились рано утром 9-го в район, рабочие говорили им: „Не надо нам вас“. „Спасибо, но… не надо нам вас. Лучше… уходите, пожалуйста“». [1787]

Вечером 8 января Г Гапон совещался сначала с социал-демократами, а потом с эсерами. На встрече с эсерами Гапон спрашивал, есть ли у них бомбы и оружие, и, получив утвердительный ответ, настаивал, чтобы завтра эсеры были в рядах шествия и следили за ним. «Если его около дворца остановят и не пропустят к царю, то он даст знак белым платком – тогда… строй баррикады, бей жандармов и полицию». «Тогда, – говорил Гапон, – не петиции будем подавать, а революцией сводить счеты с царем и капиталистами». [1788]Согласно договоренности, эсеры и социал-демократы должны были идти в задних рядах шествия, иметь с собой оружие и красные флаги, но до времени не выставлять их. [1789]

План «революции» должен был составить П. Рутенберг, с которым Гапон имел особую беседу поздно вечером. Наутро у эсеровского боевика была карта с диспозицией сил, и движение колонн производилось по этому плану. [1790]Позднее выяснилось, что у Рутенберга было также и особое задание от ЦК эсеров. Вот, что пишет об этом А. В. Герасимов: «Внезапно я спросил его, верно ли, что 9 января был план застрелить государя при выходе его к народу?» Гапон ответил: «Да, верно. Было бы ужасно, если бы этот план осуществился. Я узнал о нем гораздо позже. Это был не мой план, а Рутенберга…» [1791]

Наутро колонны двинулись к центру города, впереди несли царские портреты, иконы и хоругви. Люди, одетые в праздничную одежду, как положено при крестном ходе, шли с непокрытыми головами и пели молитвы. Полицейские, подчиняясь обычаю, стояли на обочинах тоже с непокрытыми головами. Сила традиции была такова, что два полицейских офицера по собственной инициативе пошли перед колонной, в которой находился Гапон, расчищая дорогу крестному ходу. В других колоннах революционеры не считали нужным следовать предписанному Гапоном порядку. Горький и его друзья-большевики шли с колонной Выборгского отдела; они первыми, еще до начала столкновений, стали кричать «Долой самодержавие!» и подняли красный флаг. Замысел, очевидно, состоял в том, чтобы – как это было 17 марта 1848 года в Берлине – путем выбрасывания красных знамен спровоцировать полицию и вызвать крупномасштабные столкновения. Горький непосредственно участвовал в этой провокации и потом сохранил этот флаг на память. В колонне Невского отдела вооруженные эсеры вышли в голову колонны, и, ведя толпу, сумели пробиться к Зимнему дворцу; по дороге они производили беспорядки, рвали телеграфные провода и рубили столбы. На Васильевском острове революционеры начали строить баррикаду, как только началось шествие; на баррикаде был водружен красный флаг. [1792]После того как начались столкновения, эсеры возвели еще несколько баррикад, стали громить оружейные магазины и вооружать народ. М. Горький и Н. Ф. Анненский во время расстрела демонстрации оказались в публичной библиотеке; Горький призывал находившихся в библиотеке студентов идти сражаться. На Васильевском острове были сооружены три баррикады, но после непродолжительного сопротивления они были взяты штурмом войсками. [1793]У восставших было слишком мало оружия; бомбы, обещанные социал-революционерами, оказались пустым обещанием. «Совсем уж плохо было то, – писал В. И. Невский, – что с.-р., зная свою слабость, обещали то, что выполнить не могли». [1794]