Сергей Нефедов - История России. Факторный анализ. Том 2. От окончания Смуты до Февральской революции

С одной стороны, потомственные дворяне часто презирали чиновников, но с другой стороны, от присутствия дворян в среде чиновников зависела степень контроля элиты над государством. По некоторым оценкам, в середине XIX века потомственное дворянство составляло примерно шестую часть чиновников XIV–VIII классов и пятую часть чиновников VIII–V классов. [903]Однако потомственные дворяне не обязательно были поместными дворянами, среди них было много беспоместных, обедневших помещиков или детей чиновников, выслуживших дворянство, но никогда не владевших поместьями. В 1858 году среди высших чиновников I–IV классов (которые все были потомственными дворянами), землевладельцев было 54 %, а владельцев родовых поместий, то есть настоящих помещиков – 34 %. В среде высшей бюрократии ситуация была иной; в 1853 году практически все члены Государственного Совета были землевладельцами, а 69 % из них – крупными латифундистами, владельцами более чем 1 тыс. душ или 5 тыс. десятин каждый. [904]Эта ситуация отражала преобладающее положение элиты по отношению к государству: через своих представителей, занимающих высшие государственные посты, элита контролировала принятие наиболее важных правительственных решений. Преобладание латифундистов определяло позицию Совета, в частности, по вопросу об отмене крепостного права. «… Есть при том и такие предметы или вопросы, по которым… Совет вдруг становится чрезвычайно упорным, – писал член Госсовета М. А. Корф, – и ничего не слушая, не склоняясь ни к каким рассуждениям, как упрямый осел, только лягается… Таковы особенно все дела о крепостном состоянии…» [905]

Со времен Петра I чиновник, занявший первую «классную» должность (XIV ранга) становился личным дворянином, а должности, начиная с VIII класса, давали потомственное дворянство – таким образом, высшее чиновничество вливалось в ряды дворянства. В николаевское время социальное различие между дворянством и чиновничеством стало более резким, и дворянство постаралось ограничить приток в свои ряды выходцев из «неблагородных». С 1845 года чиновники получали личное дворянство, лишь начиная с ix класса, чиновники более низких рангов считались «почетными гражданами». Потомственное дворянство теперь давалось лишь чиновникам V класса, а с 1858 года – IV класса, что соответствовало высокой должности действительного статского советника. Чиновники-дворяне четырех высших классов в 1858 году составляли лишь 1 % от общей численности бюрократии; таким образом, между чиновничеством и дворянством пролегла резкая грань, и шансы чиновника стать потомственным дворянином стали призрачными. [906]

Вследствие резкого сокращения социальной мобильности стала складываться каста потомственных чиновников – детей личных дворян, которые шли по стопам своих отцов. В середине XIX века численность потомственных чиновников достигала 40 % от общего числа чиновников VIII–V классов. [907]Не имея возможности влиться в среду потомственных дворян, чиновники без сочувствия относились к привилегиям дворянства и связывали свои надежды с упрочением самодержавия. Таким образом, в социальном отношении новое этатистское чиновничество противостояло старой аристократии.

рис. 4.1. Доходы и расходы государственного бюджета в первой половине XIX века (в пересчете на хлеб, млн. пуд.). [908]

рис. 4.2. Доходы и расходы государственного бюджета в первой половине XIX века в расчете на душу населения (в пудах хлеба). [909]

Небогатые служаки с раздражением взирали на дворцы «плантаторов» и, естественно, выступали против ущемляющих их интересы привилегий знати. Многие из них считали своим долгом служить народу и негативно относились к крепостному праву. М. Раев характеризует отношения между бюрократией и дворянством как «подспудный и жестокий конфликт». [910]

Отражением возрастающей силы государства был рост доходов казны (рисунок 41). В пересчете на хлеб доходы на душу населения возросли с 5,2 до 7,6 пудов, но увеличения прямых доходов (подушной подати и казенных оброков) при этом не отмечалось: государство по-прежнему не осмеливалось увеличивать прямое обложение помещичьих крестьян. Рост доходов происходил за счет косвенных налогов, питейной подати и таможенных пошлин – но в итоге он позволил сохранить тот уровень военных расходов, который был достигнут во время наполеоновских войн.

В целом, несмотря на некоторые сдвиги, социально-экономическая система России в первой половине XIX века находилась в состоянии относительной стабильности. Дворянство по-прежнему занимало преобладающее положение в структуре «государство – элита – народ» и блокировало попытки государства изменить существующий порядок. Хотя монархия укрепила свое положение, она не решалась пойти на конфликт с дворянством.

В неомальтузианской теории главными признаками наступления фазы Сжатия являются отсутствие свободных земель, крестьянское малоземелье, высокие цены на хлеб, низкий уровень реальной заработной платы и потребления основной массы населения. Как отмечалось в предыдущей главе, эти признаки начинают появляться в Центральном районе в 1730-х годах и становятся явными в 1780-х годах. В то же время в Черноземном районе до конца XVIII века происходит процесс колонизации и освоения новых земель, Сжатие пришло в этот район позже, поэтому нельзя говорить о единовременном переходе Европейской России в новую фазу демографического цикла. Тем не менее, как мы увидим далее, падение среднего уровня потребления позволяет датировать переход в фазу Сжатия на большей части территории страны в широких рамках первой половины XIX века – этим и объясняется название четвертой главы нашего исследования.

В рамках неомальтузианской теории основными параметрами, характеризующими экономическую динамику являются данные о посевах, сборах, потреблении и росте населения.

Общая динамика экономического положения в первой половине XIX века обычно реконструируется по данным губернаторских отчетов. Среди историков нет единого мнения по поводу степени достоверности этих отчетов; часть специалистов полагает, что они занижают валовые сборы. Известно, что в 1880-х годах губернаторские отчеты занижали размеры сборов по сравнению с более точными данными Центрального Статистического Комитета в среднем на 7 %. [911]В. К. Яцунский вводит поправку в данные губернаторских отчетов в 7,4 %, а Б. Н. Миронов – в 10 %. [912]С другой стороны, группа авторитетных исследователей (И. Д. Ковальченко, Л. В. Милов, А.С. Нифонтов и др.) не считает нужным вводить какие-либо поправки в официальные данные. [913]