Сергей Нефедов - История России. Факторный анализ. Том 2. От окончания Смуты до Февральской революции

Как видно из рисунка 4.5, число крестьянских волнений резко возросло в период повышения ренты в 1820-х годах, затем несколько понизилось, а потом снова стало расти. В 1840-х годах общее число волнений было почти в 4 раза больше, чем в первое десятилетие XIX века. По данным В. А. Федорова, в Центральном районе 59 % всех волнений были обусловлены ухудшением положения крестьян – увеличением оброка и барщины, переводом на смешанную повинность, отбиранием земли, недостатком продовольствия, жестокими наказаниями, стеснением в промыслах, самоуправством властей. Причиной 20 % волнений была смена владельца, которая также часто вела к ухудшению положения крестьян, но иногда порождала и надежды на освобождение по завещанию умершего помещика. 15 % волнений было вызвано слухами о «воле», дарованной царем. [964]

Теоретически, число волнений было невелико: ежегодно в среднем по Центральному району в них принимало участие лишь 0,3 % помещичьих крестьян. [965]Однако присутствие такой причины волнений, как слухи о «воле», приводило к непредсказуемым и сильным всплескам крестьянских волнений, вызывавшим острое беспокойство у правительства. Эти всплески говорили о потенциальной возможности спонтанного социального взрыва, в котором могло проявиться накопленное за десятилетия социальное напряжение. Резкие всплески массовых выступлений отмечались в 1797, 1812, 1826, 1848 годах (см. рисунок 4.5). Поводом для волнения 1796–1797 годов были надежды крестьян на освобождение, вызванные реформами Павла I. Волнения 1826 года были связаны с ожиданием перемен при воцарении императора Николая I; эти надежды совместились с реакцией крестьян на повышение ренты. В этом году волнениями были охвачены некоторые большие имения, насчитывавшие тысячи крепостных душ, и помещики одно время говорили о «второй пугачевщине». [966]

Под впечатлением от волнений 1826 года Николай I издал рескрипт, предписывающий предводителям дворянства вести негласное наблюдение за помещиками и в случае обнаружения злоупотреблений информировать вышестоящие власти. За 12 лет, с 1834 по 1845 год, было осуждено за злоупотребления 630 помещиков, но наказания были довольно легкими и не соответствовали тяжести преступлений. [967]В 1860 году полицией было зафиксировано 65 случаев смертельного наказания и 22 случая рождения мертвых детей в результате наказания беременных женщин. [968]В действительности подобных случаев было много больше, но они скрывались местными властями (теми же помещиками), стремившимися избежать огласки. «При рассмотрении самой организации раскрытия злоупотреблений, – отмечает И. И. Игнатович, – бросается в глаза ее главный недостаток: следить за злоупотреблениями помещичьей власти было предоставлено самим дворянам». [969]«Я хорошо знаю, – писал новороссийский губернатор князь М. Воронцов, – что всякий раз, когда что-либо в этом роде дойдет до сведения государя, он громит преступников… Но что значит 4, 5, 6 случаев в год, которые доходят до его сведения, когда тысячи остаются неизвестными». [970]В некоторых случаях власти оказывались просто бессильными. Например, саратовский помещик Жарский, дело о котором началось в 1827 году, употреблял наручники, шейные цепи, прикрепленные одним концом к потолку настолько, чтобы наказываемый находился в стоячем положении, рогатки, пытку при помощи пригибания колен к груди, причем руки связывались тонкой бечевкой за колени, а под коленями продевалась палка, так что человек не мог пошевелиться: веревки врезывались в руки, которые отекали и опухали. Крестьян так немилосердно били, что староста Платон Иванов умер после жестоких побоев. Несмотря на все меры, принятые губернатором князем Голицыным в деле раскрытия жестокостей Жарского, дело это кончилось ничем. [971]Все же сам факт заведения судебных дел, по-видимому, сыграл некоторую роль в приостановке роста ренты; в 1830-х годах число крестьянских волнений уменьшилось, но затем снова стало расти.

рис. 4.5. Динамика волнений помещичьих и государственных крестьян и тренд для общего числа волнений в 1796–1856 годах. [972]

Спонтанные вспышки крестьянских волнений порождали у властей боязнь перемен, боязнь того, что реформы могут спровоцировать всеобщий бунт. «Нет сомнения, что крепостное право… есть зло, для всех ощутительное и очевидное, – говорил Николай I в 1842 году, – но прикасаться к нему теперь было бы делом еще более гибельным». [973]Но в то же время власти хорошо понимали всю опасность нарастания социальной напряженности. «Год от года распространяется и усиливается между помещичьими крестьянами мысль о вольности», – писал в своем отчете царю за 1834 год начальник III отделения. «Простой народ ныне не тот, что был за 25 лет перед сим… – писал он в отчете за 1839 год. – Вообще весь дух народа направлен к одной цели – к освобождению». [974]

О нарастании социальной напряженности говорит также и рост числа крестьян, сосланных в Сибирь помещиками за «дурное поведение». В 1827–1831 годах было сослано 1249 крестьян, в 1832–1836 годах количество сосланных уменьшилось до 882 (что соответствует уменьшению числа крестьянских волнений), но затем оно возросло до 1980 в 1837–1841 годах и до 2775 в 1842–1846 годах. [975]В то же время другой показатель социальной напряженности, динамика преступности, не показывает определенной тенденции к росту. В то время как число волнений исчислялось десятками, статистика преступлений оперировала десятками тысяч, и социальные конфликты растворялись в массе бытовых преступлений. В целом уровень криминогенности в России был намного ниже, чем в европейских странах: в 4 раза ниже, чем во Франции, в 7,6 раза ниже, чем в Англии. [976]Это обстоятельство можно интерпретировать как свидетельство рабской покорности и придавленности крестьянского населения. Покорность крестьян была результатом векового социального отбора: помещики «очищали» сословие крепостных от лиц с повышенной эмоциональностью и агрессивностью, сдавая потенциальных «смутьянов» в рекруты; таким образом, такие люди, как правило, не давали потомства и не передавали своего характера по наследству; в крестьянской среде выживали лишь робкие и покорные. Социальный отбор формировал крестьянскую психологию: так, В. Г Белинский в известном письме к Н. В. Гоголю писал о распространенном явлении самоуничижения крепостных. Написанная неизвестным крестьянином поэма «Вести о России» призывает крестьян притворяться покорными:

Число покушений на жизнь помещиков было в целом невелико, тем не менее имеются свидетельства о росте числа убийств и избиений «господ». В Рязанской губернии в 1801–1820 годах был лишь 1 такой случай, в 1821–1830 годах – 6 случаев, 1831–1840 годах – 9 случаев, в 1841–1850 годах – 10 случаев и в 1851–1860 годах – 20 случаев. [978]