Михаил Шевердин - Вечно в пути (Тени пустыни - 2)

- Вера исламская есть душа истинной культуры и... порядка! Благородная Бухара - новая Мекка. Если во всем мире свет падает с неба, то в нашей Бухаре он исходит из земли, так много похоронено там святых мужей! - с пафосом воскликнул седобородый "революционер". Он призвал Зуфара, пока не поздно, скинуть с себя лохмотья идей большевизма и одеться в белые ризы газия, борца за веру, встать под зеленое знамя пророка.

Остановившись на полуслове, Заккария с интересом принялся разглядывать Зуфара.

- О, блестящая мысль, достойная мудрого лба, - шлепнул он себя ладонью по лбу, - я беру вас к себе!

- Как к себе? - удивился Зуфар.

Слабость прошла, и он, хоть не понимал, к чему клонит этот странный крашеный старик, слушал с интересом его разглагольствования.

- Подойди-ка ближе! Так! Поверни-ка голову. Гм... лицо не лишено мысли. Гм, ты грамотен? Да-да, я должен был догадаться. Теперь всякий подпасок учится в школе. Прелестно. Слушай же. Мы выступаем на днях. Могучие силы. Десятки тысяч винтовок. Мы переходим Атрек и атакуем Казанджик, Кызыл-Арват, Бами, Ашхабад. Мы сметаем с лица земли железную дорогу, мы... Впрочем, военные планы - дело сардара Сертипа Хакими, могучих ахундов - вождей иомудов Нур Гельды-хана и святого ишана Клыча и самого Джунаид-хана. О, у нас полно специалистов, бывших турецких офицеров - сподвижников мученически убиенного зятя халифа Энвера-паши. Соединим такие звезды, как Мехти-эфенди, Кадыр-эфенди, Мустафа-бей и многие другие, сражавшиеся в Бухаре под знаменем Энвера и Сами-паши... А мы, - он самодовольно ткнул пальцем себя в грудь, - гражданская, так сказать, власть, назначенная могучим "Иттихадом"... Сам Садреддин, глава всех честных узбеков, нашедших приют и спасение в Персии от большевиков, уполномочил меня... Вы слышали? Нет. Какое невежество! "Иттихад" - союз мусульман для восстановления истинной власти, справедливой власти, законной власти в Туркестане... И нас поддерживают могущественные западные государства и сам Керзон. Да-да, гм... впрочем, я о чем? Да-да, за военными частями, за конницей Сертипа Хакими и Джунаид-хана, поражающей большевиков, - мы! Гражданская власть! Власть Туркестана! Наведение порядка, законности и... подойдите ближе! Вы мой секретарь, мой верный соратник! А? Что вы выпятили губу? Вы недовольны? Вы, молодой человек, вернетесь на родину не жалким изгнанником... Нет! Победителем! Истребителем большевиков... Быстро! Берите его! Хватайте! Он большевик!..

Да, Заккария недаром разболтался. Не меняя интонации, не повышая голоса, почтенный "революционер" приказал схватить Зуфара. А Зуфар, ничего не подозревающий, ошеломленный потоком слов Хасана Юрды, прозевал неслышно поднявшихся по лестнице тахминатчиков. Он понял последние слова старого Заккарии, когда в его плечи вцепились их железные пальцы.

Зуфар не пытался сопротивляться... Он плюнул в кавуши Заккарии, стоявшие у шелкотканой тахты, и безропотно позволил себя увести. Пойди поцелуй жало скорпиона да посмотри, что он милостиво устроит с твоими губами. Наивный ты человек, Зуфар!

В сумраке и сырости он мог сколько угодно размышлять о человеческой подлости и потешаться над своей простотой.

Вот здесь-то он снова встретился с Эусеном Карадашлы, вождем иомудов. И Эусен Карадашлы открыл ему глаза на многое.

Старый иомуд, волк со шкурой крепче камня, как он сам про себя говорил, сразу понял, кто такой Зуфар, и не слишком с ним откровенничал. Но злоба и ярость клокотали в душе Эусена. Он ночи напролет изрыгал проклятия и обрушивал ругательства на свинячьих сыновей инглизов, подло обманывающих доверчивых и благородных иомудов. Шахские власти предательски нарушили договор - оставить оружие жившим по Гёргану туркменам. А отобрав оружие, повели себя нагло и возмутительно. Саранчой налетели чиновники и помещики. Клкой-то купец Асади получил всю иомудскую степь в свое владение, взял в свою компанию еще восемь толстопузых. Асади запретил дайханам* обмолачивать хлеб до приезда своих уполномоченных. Но иомуды не стерпели и принялись за молотьбу. Охрана подняла стрельбу. Дайхане озлоблены. Кое-кого из охраны и купцов побили. Налетели войска, побили дайхан. Кровь, слезы. А тут еще власти в Ак-Каинском районе заставили иомудов отдать для воинских частей восемь тысяч пудов зерна. На джафарбайцев наложили налог в десять тысяч туманов, на атабайцев - в двадцать тысяч. Сколько Эусен Карадашлы переплатил чиновникам взяток, и все напрасно. Эти хищные птицы клюют и клюют иомудов. А тут еще какие-то появились проклятые кызылбаши, объявили, что Тегеран им отдал всю искони иомудскую реку Гёрган в аренду, и потребовали, чтобы рыбаки всю рыбу сдавали им. И платят за нее гроши. Иомуды поднялись, а на них с пулеметами, проклятие их отцам!.. Да начали забирать ковры, которые невесты соткали для своих свадеб. Эусен ненавидел персов и шаха, но он не меньше ненавидел и Советы. Когда Зуфар наивно спросил, а почему иомуды не откочуют за Атрек, куда они откочевывали испокон веков, Эусен Карадашлы проговорил: "Об этом мы подумывали... Ну нет, большевики - наши недруги!.." Он совсем замолк и только много позже заговорил опять. Теперь громы он обрушил на англичан. Получалось так, что англичане обещали ему винтовки и пулеметы. Двести лучших иомудских ковров он отдал им, а они обманули его.

_______________

* Д а й х а н е - дехкане, крестьяне.

Зуфара "показали", как выражались тахминатчики, двум англичанам, очень важным, якобы специально из-за него прибывшим в Ороми Джон из Тегерана. Ему даже любезно сказали, что один из них Стевени, другой консул Анко Хамбер, что они очень интересуются его судьбой и охотно походатайствуют о смягчении его участи... Действительно, приезд англичан изменил положение Зуфара. Его перестали пытать. Он получил воду и настоящий шербет. Обращение сменилось на любезное, даже на приторно любезное. Зуфар мог в полную меру отдать должное теперь кулинарии шахской кухни.

Снова он удостоился лицезрения почтеннейшего "революционера" Заккарии Хасана Юрды и мог наслаждаться, если хотел, его красноречием.

Пытка жаждой кое-чему научила Зуфара, и он предпочитал теперь молчать и слушать и только изредка односложными "да" и "нет" отзываться на страстные призывы Хасана Юрды посвятить себя служению "высоким идеалам" панисламизма. Зуфара часто приводили на розовомраморную террасу. Ему позволили вымыться в великолепной бане Ороми Джона. Ему дали новую одежду из недорогой, но добротной ткани. Хасан Юрды не морщился больше брезгливо при виде его, усаживал рядом на шелковый диван и обращался к нему не иначе как "сын мой" и даже "сынок".

Но Зуфар плохо слушал. Теперь, когда ссадины и ушибы перестали болеть, а воспоминания о пережитых муках сгладились, он почувствовал, что может спокойно обдумать свое положение. Он смотрел на сад, на великолепную аллею из могучих двухсотлетних деревьев лоха, примечал малейшие изменения, даже чуть заметное движение во дворце и все больше приходил к мысли, что назревают события. Удивительно! Теперь его почти не беспокоила собственная участь, он мало думал о себе. В нем произошла перемена. Он весь горел. День и ночь его преследовала одна мысль. Он прикидывался почтительным слушателем Заккарии, чтобы только вызнать побольше.