Михаил Шевердин - Вечно в пути (Тени пустыни - 2)

Зуфару запретили разговаривать с многочисленной челядью дворца. Когда его выводили из подвала, от него ни на шаг не отходили два стражника. И все же он узнал многое. Он знал теперь, что Ороми Джон - летняя дача шахов Ирана, на которой они бывают очень редко, что здесь, в горах Шахвора, райский климат, ледяная вода и прохладный воздух, что дворец Ороми Джон построен три века назад еще великим узбекским поэтом Алишером Навои, в бытность его правителем Астрабада и Гёргана, что от Ороми Джон через Туркменскую степь до советской комендатуры Баят Ходжи на реке Атрек рукой подать, что шахское увеселительное имение Ороми Джон состоит из двух парков - Нижнего и Дальнего, соединенных четырехкилометровой аллеей из лоха, и что под густыми кронами деревьев и благоухающими розами выкопаны, кто его знает когда, целые педземелья-клоповники, в которых гниют заживо враги Реза-шаха и шахского порядка. Вот почему кто-то из шахов поэтично выразился: "Только у нас в Иране есть рай на земле и ад под землей".

Зуфар решил бежать, перейти Атрек и в Баят Ходжи сообщить пограничникам о готовящемся нападении на Советскую Туркмению. Зуфар даже осмелился задавать вопросы Заккарии Хасану Юрды.

Но Зуфар был молод и горяч. Он не сумел набраться терпения и сыграть роль до конца. "Язык твой - тигр, дай ему волю, и он съест тебя". Зуфар не выдержал: назвал как-то Заккарию лицемером, предателем узбекского народа и наговорил ему много правдивых, но неприятных вещей.

Почтенный "революционер" выслушал Зуфара молча и терпеливо.

- Лицемер, говоришь, предатель, говоришь, - незлобиво сказал он, какие ты громкие слова произносишь. И все по недоразумению... Но правильно говорят: "Если укусит тебя собака, не отвечай ей тем же".

Он не пожелал продолжать беседу, а наутро вместо обильного вкусного завтрака Зуфар получил кусок черствого лаваша. Ближе к полудню ему приказали выйти из подвала. Тут же на него накинулись тахминатчики, сорвали верхнюю одежду, оставив в одном исподнем. Во дворе Зуфар увидел полуголого изможденного Эусена Карадашлы. Они не успели даже перекинуться словом, как жандармы погнали их нагайками через Дальний парк к аллее из лоха. Зуфар видел, как заслуженный "революционер" поднялся с шелкотканного дивана и, опершись на розовомраморные перила, смотрел им вслед. Крашеная борода Заккарии трепалась по ветру, а гранатово-красные зерна четок змеей скользили между пальцев с длинными желтыми ногтями. Рот джадида открывался и закрывался, но он так и не сказал ни слова.

Зуфар слышал запах роз, видел плещущиеся воды бассейна, бронзовую девушку, вековые чинары, бирюзовое небо, куполом опиравшееся на голубые горы, чуть тронутые белыми мазками уцелевшего снега, и с горечью понимал, что красота эта не для него. Он сорвал розу. На лепестках ее дрожали слезинки росы. Он побоялся понюхать цветок, чтобы не смахнуть слезинки. У него защемило сердце. Жандармы не кричали, не бранились. И это было страшнее, чем если бы они кричали, грозили. Что-то в них, в их усатых, щекастых физиономиях было и злорадное, и торжественное, и даже устрашающее. Зуфару захотелось плакать. Он искоса взглянул на Эусена Карадашлы. Под сухой, почерневшей кожей иомуда ходили ребра, сухие волосатые ноги с трудом несли тщедушное тело. Старик совсем ослабел. Дыхание вырывалось из его груди со свистом. Он пробормотал чуть слышно: "На солончак. Нас ведут на солончак". Зуфар почуял что-то зловещее, но не успел спросить, о каком солончаке говорит иомуд. Начальник жандармов заорал: "Молчать, падаль!"

Они прошли по аллее быстро. Дорога шла под уклон, и идти было легко. Пока они шли по Дальнему парку, старый иомуд держался. Жара не особенно чувствовалась, от лучей солнца защищала тень густых лохов. Но спустя час ходьбы дорога вышла в степь. Солнце пекло немилосердно. Они шли через небольшое селение. Люди попрятались не то в поисках прохлады, не то приметив издали жандармов. Только из мясной лавчонки выглядывала распухшая воспаленная физиономия с грозными усами да занавеска цирюльной подозрительно шевелилась. Из трубы пекарни валил дым. Пахло печеными лепешками. В чайхане кипел мятый старинный самовар. Собаки спали в островках тени у глиняных стен. В запущенном водоеме застыла позеленевшая вода. "Пить!" - пробормотал Эусен Карадашлы. Он не мог больше идти. Он упал со стоном: "Никогда, никогда я не ходил пешком. Разве иомуд ходит пешком?"

Нагайками пытались жандармы его поднять. "Воды захотел! Получай водичку!" Но удары не могли заставить иомуда пошевельнуться.

Тахминатчики с проклятьями повязали ему аркан под мышки и поволокли по земле. Тогда Зуфар понял свою участь и участь Эусена Карадашлы. Их вели на казнь. Жандармы уже не церемонились с ними.

- Стойте, мерзавцы, я понесу его! - закричал Зуфар. Он аккуратно заложил розу за ухо и наклонился над стариком.

- Вон как! Вон какой узбек-палван нашелся! Дурак, клянусь Хасаном и Хусейном, ему не долго осталось по земле топать, а смотрите, он готов вытащить душу из живого и мертвого, еще на плечи хочет этого падишаха взвалить.

Начальник жандармов так удивился, что не счел нужным возражать. Он только теперь заметил у Зуфара за ухом розу, но почему-то не отобрал ее. Он все чмокал губами, видя, как легко несет старика хивинец.

- Ну, в такую жару узбек долго не пройдет, - заявил начальник тоном знатока. - Ему далеко до наших персов-борцов. Плечи слабоваты.

Он побился об заклад с одним из своих подчиненных, что Зуфар не продержится и четверти часа. Он не огорчился и безропотно выплатил свой проигрыш, когда Зуфар не только четверть часа, а больше часа без отдыха нес на спине старого полуживого Карадашлы.

Солнце поднялось в зенит. Оно уже не пекло, а сжигало. Невыносимо хотелось пить. Далеко позади осталась зелень долины. Голая равнина дышала зноем и солью. Зуфар теперь понял, о каком солончаке говорил старик. Дорога вышла к бескрайней, ослепительно белой лощине, сплошь покрытой крупной зернистой солью. Острые кристаллы разрезали босые подошвы. Ноги Зуфара оставляли на белом солончаке кровавые следы. Жандармы искренне восхищались выносливостью и силой Зуфара и продолжали биться об заклад, сколько он еще пронесет иомуда.

- Вы, гады, дайте напиться! - проговорил хрипло Зуфар.

- Ха, смерть тебе! Чего захотел... Все, что причиталось тебе пить в жизни сей, ты выпил, клянусь пророком, семьей пророка и святым кораном! воскликнул усатый начальник и в восторге от своего остроумия расхохотался.

Жандарм, выигравший первый заклад, сказал не без сочувствия:

- А жаль человека! Какая сила! Он бы первое место занял в шахрудской зурхане*.

_______________

* З у р х а н а - клуб любителей вольной борьбы.

- Ну, в Шахруде и без него найдутся силачи, - возразил начальник.