Зоя Ножникова - Загадочная Московия. Россия глазами иностранцев

Поляк Самуил Маскевич,вдоль и поперек исходивший Москву, неплохо отозвался о своих русских хозяевах, по примеру Герберштейна, который говорил: «Я всегда бывал сыт»:

«В съестных припасах было у нас изобилие, и за деньги мы все могли купить, и притом дешево. В Москве четырнадцать рынков, где на каждом всякий день можно достать все, чего хотелось — там торгуют ежедневно.

Трудно вообразить, какое множество в их Китай-городе лавок: их считается до сорока тысяч. И какой везде порядок! Для каждого рода товаров, для каждого ремесленника, самого ничтожного, есть особый ряд лавок, даже для цирюльников, которые бреют в своем ряду.

И какое там бесчисленное множество осадных и других орудий огнестрельных на башнях, на стенах, при воротах и на земле. Там, между прочим, я видел одно орудие, которое заряжается сотнею пуль и столько же дает выстрелов; оно так высоко, что будет мне по плечо, а пули его с гусиное яйцо. Оно стоит против ворот, ведущих к Живому мосту. Среди рынка я видел мортиру, вылитую, кажется, только для показа: сев на нее, я на целую пядь не доставал головой до верхней стороны жерла. А оруженосцы наши обыкновенно влезали в это орудие человека по три и там играли в карты под запалом, который служил им вместо окна».

Свою лепту в рассказы о московитском рынке внес и Олеарий:

«Перед Кремлем находится величайшая и лучшая в городе рыночная площадь, которая весь день полна торговцев, мужчин и женщин, рабов и праздношатающихся. Вблизи помоста стоят обыкновенно женщины и торгуют холстами, а иные стоят, держа во рту кольца, чаще всего — с бирюзою, и предлагая их для продажи. Как я слышал, одновременно с этой торговлею они предлагают покупателям еще кое-что иное.

На площади и в соседних улицах каждому товару и каждому промыслу положены особые места и лавки, так что однородные промыслы встречаются в одном месте. Торговцы шелком, сукном, золотых дел мастера, шорники, сапожники, портные, скорняки, шапочники и другие — все имеют свои особые улицы, где они и продают свои товары. Этот порядок очень удобен: каждый благодаря ему знает, куда ему пойти и где получить то или иное. Тут же, невдалеке от Кремля, в улице направо, находится их иконный рынок, где продаются исключительно писаные изображения старинных святых. Называют они торг иконами не куплею и продажею, а «меною на деньги»; при этом долго не торгуются.

Далее в эту сторону направо, если идти от Посольского двора к Кремлю, находится особое место, где русские, сидя, при хорошей погоде, под открытым небом, бреются и стригутся. Этот рынок у них называющийся Вшивым рынком; он так устлан волосами, что по ним ходишь, как по мягкой обивке.

Другую часть города именуют они Царь-городом; она расположена в виде полумесяца и окружена крепкой каменной стеною, у них именуемой Белою стеною; посередине через нее протекает река Неглинная. Здесь живет много вельмож и московских князей, детей боярских, знатных граждан и купцов, которые по временам уезжают на торг по стране. Также имеются здесь различные ремесленники, преимущественно булочники. Тут же находятся хлебные и мучные лабазы, лотки с говядиною, скотный рынок, кабаки для пива, меда и водки. В этой же части находится конюшня его царского величества. Здесь же находится литейный завод, а именно в местности, которую они называют Поганым бродом, на реке Неглинной; здесь они льют много металлических орудий и больших колоколов. Здесь до сих пор находился очень опытный мастер, по имени Ганс Фаль-кен из Нюрнберга; от него некоторые русские путем одного лишь наблюдения научились литью. При помощи особой сноровки он устраивал орудия таким образом, что двадцать шесть фунтов железа можно было с успехом выбросить из орудия при помощи двадцати пяти фунтов пороху».

Барон увлекся чтением разных описаний русского рынка и не сразу понял, что пора бы ему остановиться: все иностранцы, в сущности, писали одно и то же, но каждый по-своему. Если при изложении географии и истории русского государства авторы нередко попросту переписывали Павла Йовия или Герберштейна, то живую московскую жизнь они почти всегда видели собственными глазами. Барон не смог удержаться от того, чтобы не пролистать записки Таннера, уж очень яркими они были, и за ними вставали не только картины, но и звуки:

«Площадь перед Кремлем так обширна, что достаточна для торговых помещений всего города. Там виноторговцы продают разного рода вина — особенно романею, как они называют мозельское, потом пертуимент, то есть испанское, потом рейнское, фряжское и другие. За ними торгуют шелковыми материями, тканями турецкими; потом золотых дел мастера, и во всяком ряду свое производство: шорники, портные, токари — эти в очень большом числе. Токари тем отличаются, что из ценного дерева, которое называют они каповым деревом, кроме ложек, которыми — если есть горячую похлебку — то они становятся немного мягкими, умеют выделывать по-своему кубки изящной формы, из коих два с немалыми хлопотами я привез оттуда.

Есть и лавки купцов из Персии, где продаются персидские изделия, разукрашенные золотом и серебром, драгоценные камни и многое другое; в середине ряда для взвешивания товаров висят большие весы. Там же продаются собольи меха, принадлежащие царю.

Есть еще большая улица, по которой проезжает царь, куда бы он ни направлялся, она простирается от Кремля и занята не иным кем, как живописцами. Они много делают образов на продажу, потому она у москвитян и заслужила название священной, то есть Никольской улицы.

Любо в особенности посмотреть на товары или торговлю стекающихся туда москвитянок. Нанесут ли они полотна, ниток, рубах или колец на продажу, столпятся ли так позевать от нечего делать, они поднимают такие крики, что новичок, пожалуй, подумает, не горит ли город, не случилось ли внезапно большой беды. Они отличаются яркой пестротой одежды и красотой, но их вот за что нельзя похвалить: весьма многие, и по преимуществу пожилые, с летами утратившие прелесть красоты, имеют обыкновение белиться и румяниться — примесью безобразия подделывать красоту или юность.

Некоторые во рту держали колечко с бирюзой. Я в недоумении спросил, что это значит. Москвитяне ответили, что это знак продажности бабенок».

Кстати, вздорный француз Невилльговорил:

«Русские женщины очень падки на иностранцев и очень легко решаются на близость».

Возможно, что это так и есть, усмехнулся Барон. Да и как иначе, коль скоро, как утверждал француз, русские мужчины едят одни огурцы и моченые арбузы. Правда, весь опыт долгой жизни Барона подсказывал, что между женщинами разных стран не существовало различий. У всех народов бывали женщины благородные и высоконравственные, но бывали и иные. А громадный город Москва переполнен приезжим людом, одинокими мужчинами во цвете лет, долгие месяцы, а то и годы проводившими на чужбине. Как же без женщин? Красоту русских женщин хвалили многие, в Московии любой товар был недорог, и отдарить женщину кольцом или бусами, куском ткани или яркими сафьяновыми сапожками не составляло труда; москвитянки с их привычкой часто совершать омовения проточной водой в бане были широко известны своей чистоплотностью. Так почему бы и нет, думали иностранцы и охотно улыбались в ответ русским женщинам.