Андрей Лебедев - Яволь, пан Обама! Американское сало

Николай потрясенно молчал. Все было так очевидно и в то же время нереально. Просто не хотелось в это верить — столкновения, кровь, конец планам сделать карьеру при новом президенте Янушевиче.

— Ладно, Коля, не бери в голову. Чему быть, того не миновать. Давай кофейку попьем. — Генерал наклонился над селектором, нажал кнопку. — Оксана, две кавы, будь ласка.

Николай откинулся в кресле, размышляя. Генерал подошел к шкафу, стал перебирать бумаги. Николай несколько минут наблюдал за ним, пока взгляд его не остановился на странном портрете в рамке. Красивый кудрявый царский офицер гордо смотрел на Николая горящими глазами. Множество орденов, эполеты.

— Надо знать свою историю, — словно прочитал его мысли генерал.

Николай не заметил, как начальник повернулся и наблюдал за ним.

— Это Иван Федорович Паскевич, — произнес генерал Колея. — Фельдмаршал. Один из самых великих украинцев в истории. О нем не пишут в учебниках, и мало кто знает, что он, как Суворов, не проиграл ни одной битвы. Он, брат мой, уже по-молодости совершил несколько подвигов. Бежал из турецкого плена, пришел прямо в Ставку Паши и брехал, что война уже кончилась, пока его турки не отпустили. Шальной был. Потом в Болгарии воевал, Варну штурмом взял. В Отечественной войне отличился под Смоленском, а потом в Бородинском сражении — защищал батарею Раевского. Бил Наполеона под Лейпцигом, входил в Париж! Царь Николай Первый доверил ему свою гвардию. А потом в Персидской войне Паскевич семью тысячами разбил тридцать пять тысяч персов, потеряв сорок шесть человек убитыми! Взял Ереван с потерями пятьдесят два человека. Взял неприступную турецкую крепость — Карс… Да… И Варшаву взял, когда подавлял восстание… А ведь даже Богдан Хмельницкий ее не смог взять, а Паскевич взял. Потому и не могут ему простить…

— Ну, вы же знаете установки. Это человек уже другой, российской истории, не нашей… — начал было Николай.

— Одна у нас история! — рубанул рукой генерал. Его суровое лицо на миг стало даже жестоким.

— Да я…

— Ты еще молодой, ничего не видел, кроме учений да бандитских стрелок. А вот послушай, как на настоящей войне бывает. В Афгане был у нас в спецгруппе бугай такой, Миша Немцов. Кирпичи и бутылки башкой ломал, на турнике семьдесят пять раз подтягивался. А вот в деле… Возвращались мы с задания тропкой горной, а его отправили сторожить, коридорчик один закрыть. Там его духи и приняли. Два варианта у него было. Начать стрелять, как только их увидел, и, конечно, погибнуть, но нас теми выстрелами предупредить. Или же бросить автомат и сдаться. Он второе выбрал. И духи по коридорчику прошли в горах нам в тыл. Пятерых положили, гады, пока мы успели упасть и начать отбиваться. Пять гробов домой пришло домой вместо него одного. Потом, говорят, его били, он в плену ислам принял. И повели его куда-то в горы, далеко. А поначалу били, да так сильно, что ногу сломали, и идти он в горах не мог. А когда совсем обессилел, взяли духи и пристрелили как собаку своего нового единоверца. И правильно, собаке — собачья смерть. Это спустя месяц нам один пленный дух рассказал. Вот так.

— Ну, это понятно, в экстремальной ситуации всегда решается, кто ты на самом деле. Только при чем здесь Паскевич? — недоуменно покосился на генерала Николай.

— А ты смекай. Насчет экстремальной ситуации — правильное направление взял. Вот, посмотри, самый большой патриот Франции и человек, при котором она достигла самого большого могущества в истории, кто?

— Наполеон, что ли? — Николай почувствовал себя неуютно: давно отсдавал экзамены.

— Наполеон, да! Но кто он? Корсиканец, провинциал. А кем был Сталин, при котором Россия за всю свою историю получила самое большое могущество, с бомбой атомной стала вровень с США — ведущей державой мира? Сталин был грузин, осетин даже. Но самый большой патриот империи. И сейчас Жириновский, парень, который провел детство в Средней Азии, самый большой русский патриот. Почему? Потому что каждый день, каждый час, каждую секунду он, живущий в непосредственном столкновении с узкоглазыми, знал, что они — это они, а он — русский. И то, что он русский, не может забыть, это ему во сне снится. — Генерал не на шутку разошелся. — Самые большие патриоты империи выходят из тех, кто живет на границах империи, потому что они чувствуют присутствие чужого и на фоне чужого больше берегут свое. Понял? Не понял, я бачу. Граница — это та же экстремальная ситуация, в которой у тебя два варианта: или стать святее папы римского, или свалиться в предательство. А что такое «украинец»? Это тот, кто живет у края, у границы. Мы всю историю были в экстремальной ситуации. И вариантов у нас два всегда было: либо быть самыми русскими из всех русских, русее всех русских, или свалиться в предательство. Мы, украинцы, сделали всю российскую историю и российскую империю! Тут тебе и Поддубный, и Кожедуб, и Королев, и Сикорский, и Репин, и Пирогов, и Макаренко, и Вернадский, и Даль, и Гоголь, и Булгаков, и Хрущев. Да дело не в знаменитостях. Вся армия Российской империи держалась на простых хохлах и вся православная церковь! Наши там были прапорщики да попы. А что может быть для государства главнее армии и церкви? Россия без украинцев — не империя. Это не я сказал. Это Бжезинский! А этот лях знает толк в истории. Зато все вместе, да еще и с Белоруссией, нет силы сильнее нас в мире. Можем мы временно проиграть, но обязательно поднимемся. У всех остальных кишка тонка. Америке как государству всего двести лет. Корней крепких нет, подует буря, и все там свалится… Видал я американских вояк… перхоть… Всем миром мы можем вместе править. А по отдельности — нет. Не будет России — и нам конец. Можно, конечно, впасть в предательство, как Мазепа и Бандера. То есть выбрать не Россию, с которой мы и кровью, и историей, и верой связаны, а Запад… Только будешь ты всегда на Западе человеком третьего сорта, разменной монетой, тем, кого первым в топку кинут или пристрелят, чтоб не мешал, как того Мишку Немцова духи пристрелили, хоть он ислам принял…

— Президент вас не слышит, — хмыкнул Николай.

— Президент у нас «другой украинец», из бандер и мазеп, а не из Паскевичей, Гоголей, Поддубных. И не будет ему никогда мировой чести и славы, коя возможна, только если эта слава в России добывается как мировом государстве, а будет ему временная слава здесь, в маленькой никому не ясной стране, и вечный позор на Небесах как предателю. Мелкий гнилой человечишка во всем мелок и гнил. Уж я-то знаю все дела Данилы Леонидыча нашего дорогого. Вор наш президент, мелкий, бессовестный и подлый. Ладно, не волнуйся, это я только тебе говорю. Чтоб знал, ежели что: в составе России украинец может и в Париж победителем входить, и ракеты в космос пускать, и американцам башмаком грозить, а в составе Украины мы лишь фольклорную ценность представляем, чем Кушма и упивается. Мировое господство променял на вышиванки и вареники, падла. А вчера в Крыму… слышь… был в Массандровских подвалах «с рабочим визитом», так незаметно бутылку вина стопятидесятилетней давности в карман куртки сховал. Мне доложили. Ладно, Коля, беги к себе, мне тут еще пару дел перетрясти надо. Виктору Федоровичу поклон от меня.