Лилия Кузнецова - Петербургские ювелиры XIX века. Дней Александровых прекрасное начало

А 27 июня 1818 года дражайшая супруга русского государя, императрица Елизавета Алексеевна, получила « Гишпанский Орден бриллиантовой с изумрудами » , дополненный « лентой фиолетовой с белыми полосами » . Сей испанский женский орден Марии-Луизы был после смерти вдовы Александра I, « по резолюции Кабинета 23 февраля 1827 года, отправлен к управляющему Министерством иностранных дел » для возвращения мадридскому двору [161].

Поскольку все последующие повелители России становились кавалерами испанского ордена Золотого Руна еще при провозглашении их престолонаследниками, вряд ли случайно в утвержденном Александром II в 1856 году гербе Кутаисской губернии появилось золотое руно [162]. Ведь именно в Колхиду приплыл с аргонавтами отважный Ясон в поисках волшебного золота. Но и в этой легенде содержалось зерно истины: местные жители с незапамятных времен устилали русла стремящихся с гор золотоносных ручьев овечьими шкурами, а через какое-то время, сжигая их вместе с осевшим золотым песком, запутавшимся в курчавых завитках овчины, добывали столь необычным способом благородный металл цвета солнца.

Присылаемые из Мадрида в Петербург знаки ордена Золотого Руна были сделаны, как правило, из золота и дополнены красочной эмалью. Однако вдовствующая императрица Мария Феодоровна, собственноручно вырезавшая золотую медаль в честь сына-«избавителя народов » , не могла смириться со слишком уж скромным видом самого престижного и прославленного европейского ордена у ее обожаемого первенца, тем более, что уже не раз петербургские мастера делали знаки иноземных орденов для кавалерственных « высочайших » особ. Достаточно вспомнить о цепи прусского ордена Чёрного Орла, сделанной Жереми Позье для императора Петра III [163].

Хотя документы о выплатах за поставленные вдовствующей императрице ее придворным ювелиром Франсуа Дювалем в 1813–1815 годах драгоценные изделия в архивных бумагах вдовы Павла I не сохранились, можно почти без сомнения предположить, что роскошный знак Золотого Руна, весь усыпанный драгоценными камнями, исполнил для Александра I именно этот представитель прославленной династии ювелиров, вероятно, вместе с другим петербургским искусником Жаном-Франсуа Лубье. Потому так хороша чеканка с обеих сторон ослепительно блестящей золотой волнистой шкурки барашка, обильно усыпанной изумительно закрепленными алмазами, полыхающими и переливающимися разноцветными огоньками. Восхитительно передана изнанка кажущейся отлично выделанной и от того мягкой овчины. Но особенно поражают своей красотой и величиной драгоценные камни, « изображающие » огниво с отходящими языками вспыхнувшего от удара кремней пламени. ( См. цвет. илл. 20. ) Владелец крупной столичной мастерской « Братья Дюваль » , несомненно, хотел превзойти творения и фантазию западноевропейских собратьев, создавших знаки ордена Золотого Руна для своих повелителей. И это ему удалось.

Начал он с поиска самоцветов, лучше всего могущих передать иллюзию « выбитого » кресалом огня, олицетворяющего истину и знание, поглощающие ложъ и невежество и выжигающие нечистоту. Как нельзя лучше для « каменного » пламени пришелся обрамляемый сверкающими бриллиантовыми « язычками » ровный блеск розовато-сиреневых топазов, ибо ( так уж совпало ) для родившегося под знаком Стрельца, 12 декабря 1777 года, Александра I был наиболее благоприятен именно этот камень, как считалось, привлекающий дружбу и благосклонность окружающих, способствующий сообразительности, объективности и либерализму в суждениях и действиях, да к тому же разоблачающий тайны и интриги.

Дивные бразильские самоцветы Франсуа Дюваль намеренно заключил в изящную золотую ажурную оправу, чтобы свет пронизывал насквозь чудесные кристаллы, подчеркивая их красоту, отсутствие изъянов и изумительный цвет. Очень удачно и элегантно ювелир обыграл форму топазов. Овальное огниво как будто полыхнуло от удара огнем и с боков кресала вспыхнуло и тут же разгорелось ровное пламя, но отнюдь не унылыми золотыми « трезубцами » . Оно больше похоже на крылья какой-то фантастической бабочки, обрамленные устремленными вверх, трепещущими « язычками » , составленными из бриллиантов, ослепительно сверкающих и переливающихся всеми цветами радуги. В холодный блеск серебра оправы алмазов, как издавна любили делать ювелиры семейства Дюваль, изысканно вклиниваются точки золотых крапанов закрепки нежно-пурпурных самоцветов [164].

Привозили столь красивые топазы из Бразилии. Камни и так были крупны и хороши, но из-за нагрева до 500 градусов Цельсия, как открыл в 1750 году парижский ювелир Дюмель, они изменяли свою природную оранжевую окраску на больше напоминающую « королевский » пурпур светло-фиолетовую, а иногда походили даже на красные яхонты-корунды. И до сих пор под пышным именем « рубина бразильского » скрывается торговое название ярко-розового и розово-красного с сиреневатым оттенком топаза.

Жженые бразильские топазы в первые два десятилетия XIX века были в большой моде, а поэтому довольно часто ( как rubis de Brezil ) упоминались в украшениях, сделанных Франсуа Дювалем для его августейшей хозяйки [165].

Когда до Петербурга из далекого Таганрога дошла печальная весть о кончине 19 ноября 1825 года Александра I, тут же начали готовиться к церемонии погребения усопшего государя. Вдруг неожиданно выяснилось, что непонятно куда затерялись принадлежавшие покойному самодержцу ордена: недоставало шведского Серафимов, польского Св. Станислава, саксен-веймарского Белого Сокола и французского Св. Людовика. Но что самое ужасное, никак не могли найти ожерелье ордена Золотого Руна, которое после упокоения « в Бозе почившего » императора непременно следовало возвратить в Мадрид. Пришлось прибегнуть к помощи петербургского золотых дел мастера Хенрика Таппера.

К его услугам обратились не случайно. Выходцу из Финляндии, прибывшему в столицу Российской империи, повезло попасть в ученики к Карлу-Фридриху Бреденбергу, одному из лучших серебряников « Северной Пальмиры » , а поэтому удостаивающемуся придворных заказов. Этот мастер иностранного цеха ювелиров, уроженец города Борго, брался обучать ремеслу лишь своих земляков и теперь с удовольствием передавал свои обширные знания талантливому и способному Хенрику Тапперу.

Понятливый ученик уже в 1808 году получил статус подмастерья и еще четыре года совершенствовался у своего учителя в познании тайн избранной профессии. Может быть, именно в это время он сблизился с Иваром ( Иваром-Кристианом ) Прагстом, ставшим подмастерьем в том же 1808 году. Юноша получил образование в мастерской своего отца, шведа Иоганна-Кристиана Прагста, перебравшегося в Петербург из Риги и вступившего мастером в столичный цех ювелиров еще в 1791 году, а затем, после скандала с Теннером, неоднократно работавшего для Придворной конторы. Общение с Иваром Прагстом очень многое дало Хенрику Тапперу, жадно постигавшему в общении со своим ровесником важные, дотоле не знаемые секреты работы над драгоценными металлами, и в результате он уже около 1815 года стал мастером достопочтенного цеха ювелиров. Что же касается Ивара Прагста, то он смог выдержать экзамен на это высокое звание лишь в 1822 году.