Арнольд Джозеф Тойнби - Исследование истории. Том II: Цивилизации во времени и пространстве

Когда мы начнем рассматривать результаты столкновений между современным Западом и остальным миром, то обнаружим, тем не менее, что период в четыре с половиной столетия, истекший с начала этой драмы, слишком короток и что мы имеем дело с неоконченной историей. Это сразу станет очевидным, если мы обратим наше внимание на более раннюю историю того же рода. Если мы сравним историю влияния современного Запада на его современников вплоть до времени написания этой книги с историей влияния эллинской цивилизации на хеттское, сирийское, египетское, вавилонское, индское и древнекитайское общества и если в целях хронологического сравнения приравняем переход Александра Македонского через Геллеспонт в 334 г. до н. э. к пересечению Колумбом Атлантического океана в 1492 г., то 460 лет, которые доведут нас в современном западном летописании до 1952 г., доведут нас в другом летописании лишь до 126 г. н. э. Это всего лишь на несколько лет позже того времени, которым датируется переписка между императором Траяном и его наместником Плинием [519]по поводу отношения к неизвестной секте христиан в провинции Вифиния и Понт. Кто в то время мог бы предугадать последующую победу христианства? Эта историческая параллель указывает на то, до какой степени в 1952 г. может быть скрыто будущее от мысленного взора западного исследователя влияния Запада на остальной мир.

Ко времени написания этой книги в XX столетии христианской эры столкновение между эллинизмом и его современниками уже давно закончилось, так что историк может проследить эту историю с начала до конца. Однако где следует искать этот конец? Ищущий его должен нащупывать его во времени не ранее XII в. христианской эры, когда и дальневосточный, и сирийский мир стали противодействовать влиянию эллинизма с решимостью, которая не оставляла места для сомнений. В дальневосточном мире изобразительные искусства в то время все еще вдохновлялись эллинскими влияниями, а в сирийском мире аристотелевская философия и наука стимулировали восточных мыслителей уже посредством арабского языка.

Подобные суждения, которые можно было бы неограниченно разрабатывать и подтверждать примерами из иных источников, являются напоминанием о мудрой пословице, говорящей о том, что написание современной истории невозможно. Тем не менее в то же самое время это одна из тех невозможных вещей, от повторения которой историки вполне справедливо отказываются воздерживаться. Вследствие этого, с открытыми глазами и будучи должным образом предупреждены, мы входим в особое поле этого «невозможного» предприятия, которое является задачей, непосредственно стоящей перед нами.

i) Современный Запад и Россия

Установление русского православно-христианского универсального государства в результате включения Новгородской республики в состав великого княжества Московского произошло в 80-е гг. XV столетия и практически совпадает с началом «современной» главы западной истории. «Западный вопрос», тем не менее, был знаком русским умам еще до этого времени, поскольку в XIV-XV столетиях польское и литовское правление распространилось на большие пространства первоначальных владений русского православно-христианского мира. В ходе XVI, XVII и XVIII столетий власть западной цивилизации над русским населением в Польше и Литве (два этих королевства объединились в 1569 г.) была усилена за счет церковного союза части людей, принадлежавших к русской православной общине, с римско-католической Церковью. Землевладельческая аристократия по большей части была обращена иезуитскими миссионерами [520], в то время как значительная часть крестьянства стали членами униатской Церкви, которая разрешала сохранять большинство из традиционных обрядов и правил. «Неудержимый конфликт» между Московией и Западом по поводу преданности этого белорусского и украинского населения, отделенного от своих собратьев — русских православных христиан, продолжался вплоть до конца Второй мировой войны 1939-1945 гг., когда волей-неволей последние остатки их снова были приведены в ряды русской паствы.

Эти первоначально русские, а впоследствии полувестернизированные пограничные земли, тем не менее, не были основным полем столкновения между Россией и современным Западом. Польское отражение современной западной культуры было слишком тусклым, чтобы глубоко влиять на русские души. В решающем столкновении наиболее значительную роль с западной стороны сыграли те морские народы Атлантического побережья, которые захватили у итальянцев лидерство в западном мире. В эту господствующую группу стали входить непосредственные соседи России вдоль восточного побережья Балтийского моря. Однако хотя немецкие бароны и бюргеры балтийских провинций оказывали влияние на русскую жизнь, несоизмеримое с их численностью, влияние атлантических народов, просачивавшихся через порты, умышленно открывавшиеся русским имперским правительством для ввоза, оказывалось значительно более сильным.

В этой связи сюжет драмы диктовался постоянным взаимодействием между технологическими достижениями Запада и решимостью русских душ сохранить свою духовную независимость. Убежденность русских в уникальности судьбы России выразилась в вере в то, что мантия Константинополя — «Второго Рима» — упала на плечи России. Принятие на себя Москвой роли единственной хранительницы и оплота Православия достигло своей кульминационной точки в учреждении Московского патриархата в 1589 г., в тот самый момент, когда русским владениям, уже сильно сократившимся в результате захватов со стороны средневекового Запада, начали угрожать первые победы современной западной техники.

На этот вызов последовало три различных ответа русских. Одним явилась тоталитарная «зелотская» реакция, типичными представителями которой явилась фанатичная секта староверов [521]. Вторым ответом было радикальное «иродианство», нашедшее своего гениального представителя в Петре Великом. Петровская политика состояла в обращении Российской империи из православно-христианского универсального государства в одно из национальных государств современного западного мира. Согласившись с петровской политикой, русские прежде всего согласились быть как все другие нации и косвенным образом отказались от претензии Москвы на уникальную судьбу в качестве оплота Православия — единственного общества, с которым, как утверждали староверы, связаны будущие надежды всего человечества. Хотя петровская политика принималась с видимым успехом в течение более двухсот лет, она никогда не получала искренней поддержки русского народа. Позорный крах военных усилий России в Первой мировой войне 1914-1918 гг. выявил страшную реальность, показав, что проводившаяся в течение более чем двух веков петровская политика вестернизации оказалась не только нерусской, но также и безуспешной. Она не выполнила взятые на себя обязательства, и в этих обстоятельствах долго подавлявшаяся претензия на уникальность судьбы России вновь заявила о себе в коммунистической революции.