Жанна Долгополова - Чтобы мир знал и помнил. Сборник статей и рецензий

Помещик Николай Еремеевич Струйский поэтом не был, но стихоманией (и другими маниями) тоже страдал. Он отстроил в своем поместном дворце-замке кабинет стихосложения под названием «Парнас», только в нем и творил, а у подножия «Парнаса» чинил экзекуции своим крепостным. Будучи весьма состоятельным, он оборудовал в своем имении типографию и оснастил ее лучшей импортной техникой, где печатал только себя, разумеется, без всякой цензуры. Роскошные издания своих творений он редко пускал в продажу, обычно дарил – высокопоставленным лицам, знакомым, родственникам и благотворительнице своей императрице Екатерине II. В ответ она одаривала его драгоценностями. Современники же, потешаясь, считали это знаком высочайшей просьбы стихов более не писать. На смерть Струйского, последовавшей незамедлительно за кончиной Екатерины II, Державин откликнулся эпитафией: «…Поэт тут погребен по имени – струя, // А по стихам – болото».

Так-то вот шутили литераторы. Но колоритно выглядит и другое: Хвостова осыпали эпиграммами, а он прожил семьдесят восемь лет, Кондратовича осыпали бранью и побоями, а он дожил до восьмидесяти пяти лет, Струйского осыпали бриллиантами, а он умер, не дожив и до пятидесяти, как только почила в бозе брильянтовая рука. То же самое происходило среди острословов этой книги. Многие из них были долгожителями – это во времена, когда средняя продолжительность жизни в XVIII веке – 28,5 лет, а в первой половине XIX – 35,6 лет. Так, сиятельный Л. А. Нарышкин жил нескучно 66 лет, комедиограф А. А. Шаховской – 69, насмешник А. Д. Копиев дожил до 81 года, генерал-адъютант С. Л. Львов – 72 года, польский граф В. И. Красинский – 75, адмирал А. С. Меншиков – 82 года, генерал А. П. Ермолов – 84, грузинский князь Д. Е. Цицианов – 88 лет. Так, книга Бердникова демонстрирует еще одну «культурную ценность» острословия – долголетие.

Лев Бердников – прекрасный популяризатор. За каждой его миниатюрой – сотни прочитанных дневников, журналов, воспоминаний, путевых заметок, исторических записок и описаний, научных работ и художественных произведений. Все прочитанное он преподносит читателю кратко, достоверно и увлекательно. Он хорошо относится к своим героям, хотя вдруг обругал шута Педриллу корыстолюбцем. И все за то, что тот сменил театральные подмостки на шутовской колпак. Так при дворе появился единственный шут-профессионал, да еще со стажем работы в итальянской комической опере. Особенно хорошо Бердников относится к своим читателям. Он приготовил для них визуальную галерею своих героев и список литературы – подлинный кладезь для дальнейшего чтения и самообразования. А кроме того, Лев Бердников любит подсказывать читателям, как и что из дней минувших стоит сравнивать с настоящим. Некоторые считают это лишним: они и сами умеют сравнивать. Другим читателям это нравится, как и все остальное у Льва Бердникова. И они оказываются в большинстве. Так, по сообщению «Независимой газеты. Exlibris» (12.24.09), книга «Шуты и острословы» вошла в число пятидесяти лучших книг России в 2009 году в номинации нон-фикшн, а ее автор, Лев Бердников, в том же году стал лауреатом Горьковской литературной премии в номинации «По Руси. Историческая публицистика и краеведение».

Опубликовано: “Новый Журнал”, № 261, 2010.

Монография Елены Краснощековой «Роман воспитания – Bildungsroman – на русской почве» вышла из печати в нужном месте и в нужное время. Российским литературоведам и культурологам этот жанр в последнее время кажется все более притягательным предметом изучения, что отражается на количестве защищенных кандидатских и докторских диссертаций. Правда, по традиции, привлекает он в основном зарубежников, прежде всего германистов. На Западе же, где чуть более двухсот лет занимаются изучением и своего Bildungsroman -а (в Германии – немецкого, в Британии – английского и т. д.), и зарубежного, в том числе и русского, существует не один десяток работ о романе воспитания у русских писателей XIX века. Но монографических исследований этого жанра в русском литературоведении еще не бывало. Первый опыт принадлежит Елене Краснощековой, хотя, как заметит читатель, большинство разделов ее монографии увидели свет впервые в виде отдельных статей, опубликованных в конце прошлого – начале этого века в американских, польских, российских и чешских научных журналах и сборниках.

В монографии, охватывающей первые восемьдесят лет бытования романа воспитания на русской почве, рассматривается, как осваивали и разрабатывали этот жанр Н. М. Карамзин, А. С. Пушкин, И. А. Гончаров, Л. Н. Толстой и Ф. М. Достоевский. Произведения этих писателей хорошо известны, многократно читаны, комментированы и исследованы, правда, всегда в плане социально-бытовом, психологическом или социально-психологическом. Елена Краснощекова прочитывает их по-иному – как тексты романа воспитания. Каждому из избранных авторов она отводит главу, но случается, что протагонисты выходят за рамки своих глав, как это делает Толстой, навещая главу Гончарова.

Во вступлении Елена Краснощекова предлагает читателю краткий экскурс в историю рождения и эволюции этого жанра, говорит о преемственности его изучения в разных странах и в разное время, а также касается создания (в начале 1820-х годов), последующего забвения, возрождения (в начале XX века) и «усыновления» термина Bildungsroman в европейском литературоведении. Ссылаясь на работы М. М. Бахтина, Л. Е. Пинского, А. В. Диалектовой, Мартина Свейлса, Сюзен Хоув и ряда других специалистов, она раскрывает содержание понятия Bildungsroman, или роман воспитания (это художественное повествование о том, как строится человек, из чего и как впервые формируется его характер, мировоззрение и поведение). Останавливаясь на некоторых приметах этого жанра, она подчеркивает своеобразие немецкого и английского романа воспитания (если первый – интроспективен, то второй – весь в зависимости от конкретных социальных и психологических давлений), оказавших влияние на разработку этого жанра вышеназванными русскими писателями. Наконец, она достаточно детально рассматривает специфику двух основополагающих немецких романов воспитания – «История Агатона» (1766) К. М. Виланда и «Годы учения Вильгельма Мейстера» (1795–1796) И. В. Гете, повлиявших на разработку этого жанра (и этого типа героя) во всех европейских литературах.

Елена Краснощекова пишет, что русский опыт (к примеру, Гончарова и часто Толстого) первой половины XIX века «более соотносится (в своей известной отрешенности от сугубо временных ситуаций, сосредоточенности на индивидуальной психологии) с немецкой линией развития романа воспитания». Но уже Н. М. Карамзин, по ее наблюдениям, хоть и относился к великим современникам Виланду и Гете с благоговейным трепетом, в романе «Рыцарь нашего времени» (1799–1803) за образец подражания и следования взял не немцев, а Руссо, его «Исповедь» и «педагогический роман» «Эмиль, или о воспитании», а также насмешника Стерна. Не пошел он немецким путем и в своем «предромане» «Письма русского путешественника» (1791–1792), следуя за тем же наставником – англичанином Лоренсом Стерном и его «Сентиментальным путешествием», в котором, по мнению ряда ученых, откровенно пародируются и логическое, и чувственное овладение миром.