Пьер Губер - Мазарини

(январь 1650 — февраль 1651)

Жену, мать и сестру Конде попросили (или вынудили) покинуть Париж, и они оказались в укрепленных городах, таких, как Монрон, или в провинциях, считавшихся верными, — Нормандии, Бургундии, Гиени. Друзья Конде — Буйон и его брат Тюренн — прочно укрепились: один — в своих владениях на юге Лимузена, другой — в Стенее, на Мёзе, с надежными частями. Брэзе, тесть принца, укрепился в своей мощной крепости в Сомюре. А испанцы по-прежнему находились на северной границе и в Каталонии, другая ее часть была занята французами, руководимыми Мартеном из Льежа, который вскоре перейдет на сторону Конде. Ситуация в королевстве была неопределенной, шаткой, Мазарини приходилось опасаться и интриг объединившихся на какое-то время экс-фрондеров, и гнева народа, Необходимо было маневрировать среди опасностей.

Кардинал решил действовать через провинции, ибо такой путь представлял по крайней мере три преимущества: удаленность от парижского осиного гнезда, приведение «народа» к повиновению через лицезрение почитаемой персоны юного короля и сбор денег — и для себя, и для государства (через повышение некоторых налогов, что облегчалось присутствием милого королевского семейства и абсолютно надежной свиты военных, гвардейцев, рейтаров, швейцарцев и королевских жандармов). Эта поездка напоминала «большой тур по королевству», который около века назад совершили Екатерина Медичи и молодой Карл IX.

Поездки заняли добрую часть 1650 года. Мы находим двор и кардинала в Нормандии, Бургундии, Гиени, кардинал появляется на полях сражений. Четыре месяца из двенадцати двор проводит в Париже, где плохо переносят его отсутствие (и потерю дохода), кардинал — на месяц меньше (он озабочен и хочет одного — поскорее дожить до совершеннолетия короля и окончания срока регентства).

Поездки по Нормандии длились три недели, в феврале ей предшествовала попытка герцогини де Лонгвилль взбунтовать Руан (где ненавидели ее мужа, человека неискреннего и властолюбивого); герцогиню поддерживала часть простолюдинов, но она продержалась меньше суток, а потом отправилась в Дьепп, где верные дворяне обещали ей помощь.

К несчастью, ни муниципалитет, ни народ не поддержали госпожу де Лонгвилль, было даже возведено несколько баррикад, чему в немалой степени способствовало присутствие Дюплесси-Прадена и нескольких отрядов королевских войск.

Поскитавшись недолго по Нормандии в мужском костюме, герцогиня села на английский корабль и добралась до Роттердама, где к ней вскоре присоединился ее давний любовник — Марсийяк (он вернет себе родовое имя — де Ларошфуко).

Экспедиция оказалась на редкость легкой. Королевское семейство, экскортируемое сотней верных и бравых солдат, въехало в Руан под всеобщее ликование толпы. «Никогда еще народ не выражал такой радости при виде своего короля», — писал Мазарини Летелье 7 февраля, пока немногочисленные войска графа д'Аркура в срочном порядке завоевывали верность нескольких не слишком надежных городов. Чуть позже (несколько дней спустя) Мазарини пишет, преувеличивая любовь к королю: «Нет провинции в королевстве, где королевская власть была бы столь прочна, где бы к ней относились с большим уважением, как в этой провинции». Напомним, что Нормандию жестко «потрепал» первый кардинал… Атмосферой мира и изобилия воспользовались, чтобы обложить налогом в 300 000 ливров три округа (Руан, Кайен, Алансон), и парламент одобрил этот акт не раздумывая. Посол Венецианской республики Морозини, который всегда располагал точными сведениями, писал, что Мазарини собрал 900 000 экю — огромную сумму, равнявшуюся 22 центнерам серебра или 2 центнерам золота. Невероятная цифра — понимаешь, как богаты были ресурсы провинции…

На востоке находились последние части Тюренна и испанцы. Королевским войскам удалось отвоевать у них несколько небольших, но хорошо укрепленных городов, хранивших верность Конде: Данвилье, Жамез, Клермон (в Аргонне). Несколько позже смелый маневр Дюплесси-Пралена спас Ле Катле и Гиз, которые Тюренн и эрцгерцог собирались осадить. Риск нашествия с севера и северо-востока был на время устранен. Герцог де Сент-Эньян овладел Буржем, оккупированным сторонниками Конде, и они вынуждены были скрываться в старой крепости Монрон (Сент-Аман).

Не считая Бордо и его окрестностей, общая ситуация как будто прояснилась, тем более что Бургундия (опасались, что она перейдет на сторону Конде) легко присоединилась к «сторонникам короля». В действительности, возвратившиеся из Нормандии Мазарини и двор оставались в Париже всего две недели, после чего министр уехал. В самом начале марта экипажи спокойно двигались в направлении Бургундии. Управление этой огромной провинцией, принадлежавшее Конде, было у него отобрано и поручено герцогу Вандомскому (в Нормандии оно перешло от Лонгвилля к д'Аркуру). Покорность провинции вызывала некоторые сомнения, тем более что первый президент парламента Ленэ был яростным и опасным сторонником Конде. В январе он пытался взбунтовать Дижон и равнину, но маркиз де Таванн, королевский наместник, верный Мазарини, неожиданно вошел в город. Несмотря на временное поражение, нанесенное ему другим Таванном (племянником и сторонником Конде), Дижон не изменил. Прибытие нового губернатора, герцога Вандомского, было встречено с радостью, он сумел завоевать популярность, одаривая всех подряд и действуя в лучших традициях Мазарини. Парламент, дезавуировав Ленэ (он присоединился к сторонникам Конде), осмелел и 25 февраля осудил Тюренна, Буйона и Марсийяка (конечно, на словах). Итак, двор мог медленно и торжественно проехать от Парижа до Дижона, в период с 5 по 16 марта. Время проходило в праздниках, приемах, решались вопросы о повышении налогов; сложнее обстояло дело с осадой последней мятежной крепости Бельгард-Сёрр, которая пала 11 апреля в присутствии юного короля, участвовавшего в своем первом сражении. Всем очень нравилось в Бургундии, и отъезд назначили только на 2 мая: пребывание здесь длилось два месяца, месяц был проведен в Париже, затем последовала длительная поездка по Аквитании.

Начиная с января Париж перестал довольствоваться ожиданием, столица не хотела больше развлекаться чтением более или менее остроумных памфлетов. В марте королева осуществила «перестановку», чтобы потрафить своей подруге Шеврез, Рецу и старому Брусселю: у Сегье временно отобрали печати и отдали почтенному Шатонёфу; президент Лонгёй, брат отъявленного фрондера, заменил Партичелли, вскоре скончавшегося, здание купеческой гильдии Парижа было отдано на откуп верному стороннику Гонди, а Бастилия — Брусселю-младшему. Все эти перестановки еще больше отстраняли от дела сторонников Конде, уже потерявших управление провинциями.